Lѣto gospodne : prazdniki

141 рашкѣ, въ валенкахъ; лицо у него красное, веселое. Подмигиваетъ-смѣется. — Знаменитый Махоровъ, со всякими крестами, и то черезъ кухню ходитъ. А чего вы стѣсняетесь? Кто въ хорошей шубѣ — такъ, черезъ парадное. А вы идите тихо-благородно, усажу, гдѣ желаете... только не скандальте для праздника. — На-ро-ды!.. — говоритъ баринъ подрагивающими губами. — Впрочемъ, не мѣсто краситъ человѣка . .. много званыхъ, да мало избранныхъ! Пройдемъ и черезъ кухню... Передай карточку, скажи—Эн-та-льцевъ! — Да васъ и безъ карточки всѣ знаютъ, при себѣ подержите, — говоритъ дружелюбно Василь-Василичъ и что-то шепчетъ барину на ушко. Тотъ шлепаетъ его по спинѣ и, попрыгивая, проходитъ кухней. По стѣнѣ длинной комнаты, очень свѣтлой отъ солнца и снѣга на дворѣ, сидятъ чинно на сундукахъ „разные" и дожидаются угощенія. Вотъ Пискунъ. У него такой тонкій голосъ, что мнѣ все кажется, — вотъ-вотъ перервется онъ. На Пискунѣ бархатная кофта, съ разными рукавами, и плисовые сапожки съ мѣхомъ. Уши повязаны платочкомъ: они отморожены, и вмѣсто нихъ„только дырки". Должно быть, онъ и голосъ отморозилъ. Рыжая бородка суется изъ платочка, словно она сломалась. Когда-то онъ пѣлъ въ Большомъ театрѣ, гдѣ мы недавно смотрѣли „Робертъ и Бертрамъ, или два вора", но сорвалъ голосъ, и теперь только по трактирамъ — „ужъ какъ вѣетъ вѣтерокъ, изъ трактира въ погребокъ". Всѣ его жалѣютъ и говорятъ: „Пискунъ ты Пискунъ, пропащая твоя головушка!" Глаза у Пискуна всегда плачутъ, а руки ходятъ, будто нащупываютъ, и за обѣдомъ ему наводятъ вилку на кусочекъ. Подъ образомъ съ голубенькой лампадкой сидитъ