Rodnoe

48 загадать: выростетъ двѣнадцать штукъ — двѣнадцать лѣтъ проживетъ. И стало для него важно, скоро ли и сколько подымется ихъ. И все безпокоился, какъ бы не запотѣли отъ холода. На ночь приказывалъ накрывать соломкой и каждый день приходилъ на грядку и смотрѣлъ. И вотъ, на восьмой день, — по календарю высчиталъ. — стало выпирать сырые комочки и отсохшіе колпачки шелухи, стали подыматься сочныя и хрупкія, какъ изъ зеленаго воску, дольки. Считалъ радостно, что два года еше проживетъ; потомъ вышло, что три года еще проживетъ. И день ото дня становилось ихъ больше, и скоро всѣ вылѣзли, вытянули и завернули къ землѣ начинающія худѣть и желтѣть дольки, и пошелъ настоящій ростъ. Былъ такъ радъ, что выросли всѣ, что хорошій, легкій у него въ комнатахъ воздухъ, не заходитъ сердце, не прибываетъ вода въ ногахъ, и даже, какъ будто, опадать стало у живота. Присмотрѣлся въ зеркало и нашелъ, что желтаго въ лицѣ стало меньше, глаза свѣтлые, борода бѣлымъ вѣеромъ, подумалъ: „а потому, что много сижу на солнцѣ", — и сказалъ Аринѣ, чтобы и по буднямъ зажигала всѣ лампадки. Скучно было одному радоваться, послалъ за Семеномъ Морозовымъ, повелъ его на свою грядку, а самъ держалъ за руку, чтобы не наступилъ, и показывалъ осторожно палкой: — Вотъ, видишь... самъ насажалъ! Всѣ взошли! А не сказалъ, что загадано: стыдно было. Похлопалъ Семена по плечу и повелъ попить чайку „по-сосѣдски", — съ медомъ и кувшиннымъ изюмомъ. И рада была Арина, что нѣтъ гордости въ братцѣ, что совсѣмъ помягчѣлъ Данила Степанычъ, свой совсѣмъ сталъ, и не скучно ему будетъ теперь. Давно забыла она, что было у ней съ Семеномъ Морозовымъ въ далекомъ прошломъ; забыла и простила, что промѣнялъ ее Семенъ на дѣвчонку изъ Черныхъ Прудовъ.