Vъѣzdъ vъ Parižъ

166 зать ему. И онъ бы понялъ. Я сказалъ бы ему, что на рю Мюльсо живутъ русскія дѣти, подростки-мальчики, которые много претерпѣли въ жизни; что у насъ много-много такихъ, бездомныхъ... что добро еще не ушло изъ жизни; что вотъ и онъ — добрый, душевный человѣкъ, и хорошо бы намъ какъ-нибудь еще встрѣтиться и поговорить подушѣ; что на этой рю Мюльсо сейчасъ будутъ пѣть всенощную, такую ночную службу, чудеснѣйшія молитвы прошлаго; что сейчасъ ѣдутъ сюда удивительные пѣвцы, которыхъ онъ никогда не слышалъ и не услышитъ... восхищеніе всѣхъ въ Европѣ, душевные русскіе люди, и ѣдутъ сюда они, въ темный его Шавиль, чтобы пѣть всенощную дѣтямъ. И старикъ все бы понялъ. Многое и безъ словъ бы понялъ. А, русскіе?.. Кое-что слыхалъ. Старый человѣкъ, душевный, прошлый. Вотъ и Мюльсо, и домъ. Очертанія его въ темнотѣ широки. Многія окна свѣтятся, въ этажахъ. Жмется у воротъ кучка. — Здѣсь, должно быть?.. Самое это, онзъ! Говорятъ, Кедровы будутъ пѣть... — Да они же въ Шатлэ сегодня, у нихъ концертъ... — Это ничего не значитъ. Разъ объявлено, что... Пріѣдутъ. Входимъ. На крыльцѣ мальчики-подростки. Въ пиджачкахъ, въ воротничкахъ, галстучкахъ, — Европа. А лица наши. Въ комнатахъ тѣсновато. Восьмой часъ. О. Георгій уже пріѣхалъ изъ Парижа. Квартета еще нѣтъ. Понятно; сегодня дневной концертъ у нихъ, извѣстный „концертъ Колонна", въ Шатлэ. — Прямо съ концерта обѣщали. Половина восьмого. Въ комнатахъ тѣсновато, жмутся. Пришли изъ Шавиля и съ окраинъ. Подъѣхали изъ Версаля, изъ Парижа. А вотъ, гдѣ будетъ всенощная. Комната въ три окна. У задней стѣны помостикъ. Вверху, подъ русскими лентами, — „Господи, спаси Россію", — золотыя слова по голубому полю. Давняя, темная