Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

127

денные за поступки, совершенные при исключительныхъ обстоятельствахъ. Таковы, напр., старуха Кораблева, убившая ‘мужа за гнусныя приставашя къ дочери, или Федосья, вы‘данная замужъ 16 л., добрая веселая женщина, обвинявшаяся ВЪ покушени на отравлене мужа, а затБмъ горячо его полюбившая. Мужъ добровольно послЪдовалъ за ней на каторгу.

ДалЪе, выведены здЪсь и нарушители закона чисто формальнаго, несоблюден!е котораго объявлялось преступнымъ, по выражентю Толстого, „чуждыми людьми, писавшими законы“. Наконекь, представлень и тотъ разрядъ нарушителей закона, которыхъ Л. Толстой причисляетъ къ стоящимъ выше средняго уровня общества. Къ этой категор!и надо, очевидно, отнести и героя „Живого трупа“ Л. Толстого, Протасова, пытавшагося по своему, путемъ самоустранен!я, разрЪшить конфликтъ жизненной правды и закона.

Но, вЪдь, на ряду со вс$ми этими категор!ями, даже въ томъ же романЪ „Воскресенье“ изображены съ большой яркостью подлинные виновники отравлен!я съ корыстной ифлью пьянаго купца См5лькова — служацие въ гостиницЪ „Мавританя“ Ефим!я Бочкова и Симонъ Картинкинъ. Толстой изображаетъ ихъ безъ предвзятости и безъ прикрасъ. Это гнусные, корыстные люди, ложно оговорившие Катюшу Маслову, не проявивийе ни малЪйшаго раскаян!я, упорствовавпие въ своей безстыдной лжи на судЪ, злорадствовавие по поводу осужденя невинной Катюши Масловой.

Посл осужденя Масловой Бочкова „тотчасъ начала бранить Маслову и называть каторжанкой.

— Что взяла? Оправилась? Небось, не отвертБлась, подлая! Что заслужила, того и доспЪла. На каторгЪ, небось, франтовство оставишь“.

Конечно, слЪдуя Нехлюдову — Толстому, можно утверждать, что общество виновато, если не передъ этими корыстными отравителями, то передь ихъ „родителями и предками“. Оть этого, однако, современному обществу не легче, и едва ли кто либо, кромЪ защитниковъ идеи непротивлен!я злу, можетъ призывать къ отказу отъ государственной борьбы противъ самыхъ отталкивающихъ формъ корыстной и паразитарной преступности.

Возвращаясь къ „Мертвому Дому“ Достоевскаго, вновь ‘укажу на то, что старая каторга была не только мЪстомъ, куда направлялись въ настоящемъ смыслЪ этого слова сощальные отбросы, но куда попадали также въ большомъ числЪ люди, вступившие въ столкновен!е съ уголовнымъ закономъ не по низменнымъ побужден!ямъ, а по мотивамъ моральновысокимъ, вытекавшимъ изъ борьбы за свободу совЪсти (сектанты), политическую независимость (поляки) и т. п.. Не-