Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

295

нравственнаго бездЪйствя ихъ напряженная дВятельность смЪняется полнымъ упадкомъ духа и унынвемъ; тогда ихъ жизнь не болЪе, какъ физ!ологическй процессъ, въ которомъ не участвуютъ ни мысль, ни чувство и дЬйствуютъ лишь одни животные инстинкты. Какъ часто забываютъ объ этомъ наблюдатели, съ изумленмемъ останавливаясь передъ животнымъ взрывомъ какого нибудь порядочнаго повидимому человфка, не понимая его и сердясь напрасно. Если бы Иванъ былъ нашимъ современникомъ, частнымъ человЪкомъ, мы въ немъ увидфли-бы очень знакомый намъ типъ. Это современный меланхоликъ, не находяций себЪ мЪста въ жизни. Онъ полонъ плановъ. не ум$я ни за что взяться, онъ только и говоритъ о своемъ великомъ призван, о высокихъ стремлешяхь и скрытыхъ въ немъ силахъ; онъ вфчно с$туеть; это — ходячая жалоба; онъ всегда и вездЪ видитъ враговъ. Любить тякихъ людей не за что; но грЪшно было бы и ненавидЪть ихьъ; остается — жалЪть ихъ. Но кь сожалЪню Иванъ не быль частнымъ человЪфкомъ. Рождене для престола указывало ему очень опредфленно его призваше, а обстоятельства несчасно сложившагося дЪтства задали ему жгучую задачу мести“.

Все это длинное разсужден!е на общую психологическую тему, соединенное съ рискованнымъ уподоблешемъ Ивана Грознаго „меланхолику нашего времени“, — Ключевсый затБмъ цфликомъ выбросилъ изъ курса. Въ окончательтельной редакши курса характеристика Ивана Грознаго отличается художественной сжатостью. Психологический этюдъ переживанЙ далекаго дЪтства, выпавшаго на долю Ивана, очерченъ здБсь всего десятью слБдующими строками:

„Горечь, съ какою Иванъ вспоминалъ объ этомъ (т. е. объ оскорбленяхь Шуйскихъ) 25 лЬтъ спустя, даетъ почувствовать, какъ часто и сильно его сердили въ дЪтствЪ. Его ласкали, какъ государя, и оскорбляли, какъ ребенка. Но въ обстановкЪ, въ какой шло его дДЪтство, онъ не всегда могъ тотчасъ и прямо обнаружить чувство досады и злости, сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться, дуться въ рукавъ, глотать слезы питала въ немъ раздражительность и затаенное молчаливое озлоблен!е противъ людей, злость со стиснутыми зубами“.

ДалЪе указывается, какъ на этой почвЪ у Ивана равни лась оО ритЕ т НОСТЬ

„резобразныя сцены боярскаго своеволя и насилий, среди которыхъ росъ Иванъ, были первыми политическими его впечатлЪн!ями. Они превратили его робость въ нервную пугливость, изъ которой съ лЬтами развилась наклонность преувеличивать опасность, образовалось то, что называется страхомъ съ великими глазами. ВЪчно тревожный и подозри-