Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

65 „князь-баба" усердствовала въ охотничьемъ промыслѣ, какъ то было въ обычаѣ у князей-мужчинъ начальной лѣтописи, у ихъ богатырей, историческихъ и былинныхъ, и у былинныхъ „паленинъ удалыхъ". Столкновенія съ послѣдними русскаго мужского богатырства, часто происходили именно на охотѣ за бѣлыми лебедями, сѣрыми гусями, перелетными утицами „у синя-моря" или „у Дона великаго". (См. выше). Однако, Ольга не только охотница, какъ былинныя богатырки, но ей принадлежитъ также и охотничій первоуставъ: починъ ловецкаго законодательства для русскихъ дремучихъ лѣсовъ, гдѣ встрѣчи двухъ ловцовъ, соперниковъ за право охоты, не могли не вести къ мрачнымъ послѣдствіямъ. „Въ лѣто 6483. Ловъ дѣющю Свѣналдичю, именемъ Люту, ишедъ бо ис Киева гна по звѣри в лѣсѣ; и узрѣ и Олегъ, и рече: „кто се есть?" И рѣша ему: „Свѣналдичь", и заѣхавъ уби и, бѣ бо ловы дѣя Олегъ. И о томъ бысть межи ими ненависть, Ярополку на Ольга"... Забѣлинъ думалъ, что лѣтописныя „ища" Ольги (ловища, перевѣсища, становнища) указываютъ не только на размежевочную работу, какъ я здѣсь предполагаю, но и на нѣкоторое градостроительство, что ли. То естьчто на мѣстахъ охотничьихъ остановокъ Ольги возникали, въ результатѣ ея пребыванія съ дружиною и услужающей челядью, словомъ, съ „дворомъ", новыя селенья. Что, стало быть, эти „становища" затѣмъ перерождались въ „городища". (См. о нихъ въ „Птичьемъ грѣхѣ"). Возможно, но лѣтопись о томъ молчитъ, упоминая только объ Ольжичахъ, какъ личномъ имѣніи Ольги, очевидно, новомъ, ею для себя устроенномъ. Подобно былиннымъ богатыркамъ и вѣщимъ дѣвамъ, Ольга характеръ самовластный, энергически иниціативный и упорный въ желаніи. По стремленію все знать и дѣлать самой, она представляется восторженному Забѣлину Петромъ Великимъ въ женскомъ платьѣ. Это слишкомъ сильно сказано. Самъ же Забѣлинъ и опроЗаря рус, женщ. 5