Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

85 А, Сафеюшка, пей, да Василью не давай' А Васильюшка пилъ и Сафеи подносилъ, А Сафеюшка пила и Василью подносила. Васильюшка говоритъ, что головушка болитъ, А Сафея говоритъ: ретиво сердце щемитъ. Они оба вдругъ переставились И оба вдругъ переславились. Василья несутъ на буйныхъ головахъ, А Сафею несутъ на бѣлыхъ на рукахъ, Василья хоронили по правую руку, А Сафею хоронили по лѣвую руку. На Васильѣ выростало кипарично дерево, А на Сафеѣ выростала золота верба; Они вмѣстѣ вершочками свивалися И вмѣстѣ листочками слипалися. Тутъ старый идетъ-то наплачется, А младый идетъ надивуется, А малый идетъ — то натѣшится. Тутъ провѣдала Васильева матушка, Кипарично дерево повырубила, А золоту вербу повысушила. {Гильф. 134). Такимъ образомъ, дикая энергія материнской ревности не укрощала злобы своей даже зрѣлищемъ смерти виновныхъ, не смирялась даже предъ чудомъ. Въ малороссійской пѣснѣ о матери-отравительницѣ это загробное гоненіе свекрови на невѣстку выражено еще жестче: