Izabrannыe razskazы

7 Блѣдно-зеленый, дѣвственный, тихій разсвѣтъ. Гардины висятъ беззвучными складами. Что-то томное въ комнатѣ. Странное чувство охватило меня: вдругъ, безпричинно и навѣрняка, я почувствовалъ, что Алексѣй обреченъ. Онъ стоялъ такой большой, неравноплечій, положивъ свою некрасивую ладонь поперекъ на влажныя перила; передъ нимъ вдали млѣло и дымилось слегка все, благодатная влага утра сходила на землю, и онъ былъ обреченъ, быть можетъ, этимъ разсвѣтомъ. Я стоялъ молча. Онъ не видалъ меня и сѣлъ въ глубокое кресло, ко мнѣ въ профиль. Тогда я подошелъ; онъ увидѣлъ меня и пристальнымъ взоромъ глядѣлъ мнѣ въ глаза. Я не могъ отвернуться. — Хорошъ разсвѣтъ. Какъ блѣдно, чисто, славно тамъ Я не плакалъ. Что-то сіяло на лицѣ моего друга; слабо золотѣлъ крестъ на церкви; сумракъ утра былъ зеленоватъ и тонокъ. V Разъ ночью, въ часъ, дверь моя скрипнула: вошелъ Алексѣй. Онъ подошелъ къ моей постели и присѣлъ на ней. — Я хочу немного пройтись. Можетъ быть, и ты со мной? — Охотно. Я одѣлся, взялъ его подъ руку, и мы отправились. На лѣстницѣ было сумеречно; въ пирамидальномъ стеклянномъ колпакѣ для свѣта виднѣлось небо; оно сѣрѣло, звѣзды ломались и дробились въ стеклѣ. Медленно, чтобы не утомить Алексѣя, мы двигались по тротуару къ скверу за церковью. Въ городѣ, гдѣ-то далеко и глухо — шумѣло; какъ будто все вдали было затоплено гудящимъ моремъ, и только здѣсь, въ скверѣ, у старой церкви, стояла глубокая тишина. Мы сѣли на скамеечку. Деревья вокругъ стояли черныя; и нѣсколько переулковъ, сходившихся къ скверу,