Izabrannыe razskazы

пригрѣваетъ, голубыя дали надъ долиной Пахромы стру -ятся по весеннему и кой гдѣ выступаютъ лужи на лугахъ. Но хорошо-бы просто подъѣзжать, къ Москвѣ обычной, не встрѣчая по дорогѣ пятенъ крови. Ну какой контрабандистъ онъ, Алексѣй Петровичъ Христофоровъ? А вѣдь выходитъ такъ. Ваня молчалъ упорно, мрачно. Христофоровъ вглядывался вдаль, ему казалось, что вотъ-вотъ и заблеститъ на горизонтѣ куполъ Христа Спасителя. Панкратъ Ильичъ горячился и сердился. Въ каждой деревушкѣ приходилось спрашивать о дорогѣ, чтобъ не попасть на заградительный отрядъ. И чѣмъ дальше, тѣмъ труднѣй и безнадежнѣе казалось выбраться изъ сѣти, что раскинута вокругъ столицы. Подъ вечеръ погода измѣнилась. Задулъ вѣтеръ, небо въ тучахъ, мрачный, лиловатый отолескъ легъ на поля, когда подъѣхали къ Николо-Угрѣшскому монастырю. Какъ раньше попадались замершія фабрики, такъ мертвенъ былъ и монастырь, хотя для виду тамъ и помѣщалась дѣтская колонія. Поднялись въ гору, мимо его мощныхъ стѣнъ, вѣтеръ ревѣлъ въ деревьяхъ, дорога почернѣла. Шли пѣшкомъ. Кормили вновь въ убогой, безотвѣтной хатѣ съ землянымъ поломъ, голодной дѣвочкой, качавшей люльку, и голодной бабой. Скорбь нищеты какъ то особенно ударила въ этой пустынной, надъ оврагомъ, хижинѣ съ чернымъ потолкомъ, кислымъ и затхлымъ запахомъ и воемъ вѣтра въ крышѣ. Сквозь оконце надъ темнѣвшимъ горизонтомъ вдругъ легла кровавая полоса заката и еще новымъ сумракомъ отозвалась въ душѣ. „Ну, дальше, дальше, все равно, скорѣй-бы ужъ“... И съ чувствомъ облегченія и возбужденія усѣлся Христофоровъ въ розвальни, навсегда бросая непривѣтныя мѣста. Панкратъ Ильичъ туго стянулъ поясомъ тулупъ, напялилъ шапку, видъ имѣлъ серьезный. Проходя мимо розвальней Христофорова, сказалъ кратко: — Мѣшкать нечего. Ванятка, погоняй кобылу. Ночевать будемъ у старика. Больше и негдѣ. Самъ сердито стегнулъ мерина, погналъ его внизъ 16