Lѣto gospodne : prazdniki

13 паты, снѣгъ убирать... ледъ подвалятъ —некуда складывать! Выходятъ отдохнувшіе послѣ обѣда плотники. Вышелъ Горкинъ, вышли и Антонъ съ Глухимъ, потерлись снѣжкомъ. И пошла ловкая работа. А Василь-Василичъ смотрѣлъ и медленно, очень довольный чѣмъ-то, дожевывалъ огурецъ и хлѣбъ. — Постишься, Вася? — посмѣиваясь, говоритъ Горкинъ. — Ну-ка, покажи себя, лопаточкоіі-то. . . блинкито повытрясемъ. Я смотрю, какъ взлетаетъ снѣгъ, какъ отвозятъ его въ корзинахъ къ саду. Хрустятъ лопаты, слышится рыканье, пахнетъ острою рѣдькой и капустой. Начинаютъ печально благовѣстить — по-мни ... по-мни ... къ ефимонамъ. — Пойдемъ-ка въ церкву, Васильевскіе у насъ сегодня поютъ, — говоритъ мнѣ Горкинъ. Уходитъ пріодѣться. Иду и я. И слышу, какъ изъ окна сѣней отецъ весело кличетъ: — Василь-Василичъ... зайди-ка на минутку, братецъ Когда мы уходимъ со двора подъ призывающій благовѣстъ, Горкинъ мнѣ говоритъ взволнованно, дрожитъ у него голосъ: — Такъ и поступай, съ папашеньки примѣръ бери... не обижай никогда людей. А особливо, когда о душѣ надо... пещи. Василь-Висиличу четвертной билетъ выдалъ для говѣнья. . . мнѣ тоже четвертной, ни за что.. . десятникамъ по пятишнѣ, а робятамъ по полтиннику, за снѣгъ. Такъ вотъ и обходись съ людями. Наши ребята хо рошіе, они цѣ-нютъ... Сумеречное небо, тающій липкій снѣгъ, призывающій благовѣстъ... Какъ это давно было! Теплый, словно весенній, вѣтерокъ ... — я и теперь его слышу въ сердцѣ.