Otčій domъ : Semeйnaя hronika. Kn. 4-5

75 гудкахъ въ паркѣ. Хорошо, но такъ грустно, что хочется заплакать. Тихо шумятъ деревья въ осеннемъуборѣ, плачутъ золотыми и красными листочками; каркаютъ вороны, а ласковое солнышко играетъ золотистыми зайчиками и рисуетъ кружева по песчаннымъ аллеямъ. Печально вскрикиваютъ птички въ кустикахъ,, пахнетъ грибами и гніющими яблоками. Тихо-тихо... Присядетъ бабушка на любимую скамеечку и, закрывъ подъ лаской солнышка глаза, погружается въ сладкую дрему полусонныхъ воспоминаній о чемъ-то миломъ и далекомъ. И вдругъ изъ прикрытыхъ глаз-ь бабушки побѣгутъ слезы... И кажется тогда, что это не паркъ, а старое кладбище, гдѣ зарыто бабушкино дѣтство, отрочество, молодость и счастье... И сама бабушка — не гордая похожая на императрицу Екатерину помѣщица въ своихъ владѣніяхъ, а несчастная старуха, пришедшая на безлюдное кладбище навѣстить забытыхъ всѣми, кромѣ нея,, покойниковъ... X. Не разгадать и не объяснить глубинъ души человѣческой!.. Кажется, не было около бабушки болѣе незначительнаго и незамѣтнаго человѣка, какъ мужикъ Никита.. .А вотъ подите-же! Умеръ этотъ Никита и произвелъ цѣлый переворотъ въ душѣ гордой старухи, своей смертью. Вся дворянская гордость и спѣсь точно провалились куда-то и осталась обнаженною человѣческая душа, очищенная отъ всякой условной шелухи. Смерть стерла всѣ перегородки: она тосковала по Никитѣ, какъ по родномъ и близкомъ человѣкѣ, и что было для бабушки особенно тягостнымъ — чувствовала себя въ чемъ-то виноватою передъ нимъ. Въ чемъ именно — и сама не знала. Можетъ быть, въ томъ, что мало цѣнила его преданность, мало заботилась о немъ, живомъ, до»