Pčela

монастырской молелыгЬ. Бывало поднимется, встанетъ онъ до зари, залЬзетъ на полуразвалившуюся колоколенку, позвонитъ и идетъ въ часовню. Надевши коротенькую ризу (онъ обыкновенно ходилъ въ нацюнальномъ костюм'Ь сербскомъ, —на немъ были гунь и чакширы) (Гунь это верхнее платье сербовъ, короткое, всего по поясъ, чакширы панталоны чрезвычайно широте сзади) старецъ затеплить предъ иконами одну Св’Ьчу, накурить всю часовню ладономъ, (на угляхъ въ черепочкЪ), и начнетъ и’Ьть и читать тихимъ замогильными голосомъ. Но, случалось, начавши службу чуть не шопотомъ, голосъ старца постепенно возвышался, д г Ьлался все печальнее и печальнее, и бывало такъ, что къ концу службы, онъ такими раздирающими душу голосомъ пЪлъ, что нельзя было разобрать поетъ ли онъ службу, или плачетъ навзрыдъ. По палатами больные и раненые просыпались, начинали креститься и тихо подпевать своему богомольному пастырю. Кром г Ь этихъ двухн священникови, мн'Ь пришлось видеть и познакомиться со многими другими пастырями босншскими, именно въ русскш Петковицкой въ Имбацкомъ госпи талЪ, въмонастыр'Ь Чекешингь (недалеко отъ Петковицы) и также въ лагеряхъ на ДрипА. Все это самый несчастный народи и производили всегда на меня самое тяжелое впечатление. Я знаю, что этими „прощенными 11 священниками-воинами придется долго не вид’Ьть родной стороны. Чтобы вернуться на родину къ своей осиротевшей пастве, къ своими, чай голодающими теперь семействами, къ храмами своими, быть можетъ теперь уже разрушенными или, уже наверное, разграбленными; чтобы рискнуть вернуться въ Босшю въ настоящее время бедными пастырями, согласитесь, нужно обладать не только немалыми мужествомн, но, пожалуй, еще и очень большими геройствомъ. (Имею положительный что даже въ Австрш возвращающихся добровольцевъ изъ Сербы заключаютъ въ тюрьму). Да къ чему, подумаешь, тутъ и геройство. Что теперь ждетъ ихъ въ Боснии, въ этой много страдальной стране, где въ такомъ избытке (и тщетно!) еще только вчера орошалась почва христианскою кровью, и где непрерывно, то здесь, то тамъ —не тайно, а на глазахъ целой Европы —и сейчасъ безпричинно льется эта, ни въ чемъ неповинная кровь? Священники твердо знаютъ, что на родине ихъ ждетъ страшная мусульманская (правда, быть можетъ, на время затаенная), месть, быть можетъ, коли, виселицы, или къ чему теперь турки, (каки слышно) прибегаютъ охотнее —тайный ядъ, ножи въ темноте, камень изъ за угла, словомъ верная смерть отъ руки озлобленнаго мстителя. Я спрашивали не рази священникови, получили ли они катя нибудь вести изъ Босши и живы ли ихъ семейства. Нети, —отвечали уныло, ничего не знаемъ и возможности нетъ никакой проведать. Какъ перебегли сюда, мы не одной вести не получали съ той стороны Дрины. Какъ тамъ наши перебиваются, живы ли, или уже давно померли съ голоду, перебиты ли все, одинъ Боги ведаетъ. Можетъ и погибли давно. Въ нашемъ царстве ведь это не великое чудо. Бывали и прежде тате страшные случаи, что по целыми семьями перебивали, да намъ объ этомъ кричать не приходилось, потому что турки не позволяютъ, они не любятъ, чтобы это известно было христианскому Mipy. Ими тогда много хлопотъ выходить изъ-за насъ, проклятыхъ райевъ, а турки этого не любятъ. А бывали и прежде татя события, что гибли целыя семьи?— спросили я. Да, и нередко. Только въ Турцш, знаете, этой статистики, какъ у васъ тамъ, въ Европе, не существуетъ. У турецкаго правительства это вредная наука и оно боится ея хуже чумы. Вотъ мы, попы, записываемъ имена всехъ убитыхъ турками хриспанъ (въ синодикахъ, поминаньяхъ). Вотъ это и есть наша статистика. Мы ее читаемъ предъ престоломъ праведнаго Бога и то знаете только въ умп, потому что турки (черезъ шшоновъ) строго сл’Ьдятъ за на-

ми. Если узнаютъ, что поминаютъ убитыхъ, качнуть преследовать, говорить попъ возмущаетъ райю... Быть можетъ эту нашу поповскую статистику когда нибудь и прочтутъ въ Европе. Она много можетъ разсказать изъ исторш несчастной райи —за эти долгие века рабства... Много я наслышался отъ священникови босняковъ, много узнали, чего не узнаешь, пожалуй ни въ одной европейской газете буть то хоть сами „всезнаюпцй 11 англшскш „Times 11 или притворяющшся всезнающими наши россшскш „Голосъ 11 . Но я и сейчасъ не могу безъ боли въ груди вспомнить эти разсказы и расуждешя ихъ про прошлое, настоящее и будущее ихъ родной Босны. Правда, эти разсказы и разсуждешя, какъ будто, слишкомъ наивные, простые и ужь совсемъ безхитростныя. За то они поражаютъ „европейца 11 своею, непривычною для него, голою правдою, ничёмъ неприкрытою, незализанною, неподкрашенною... Ахъ! у меня больно сжимается сердце, когда припоминаю глубокую ихъ веру, что они и все ихъ земляки скоро возвратятся и ужь непременно въ „освобожденную 11 родную Босну... Случилось, какъ-то разъ я выразили при священникахъ на этотъ разъ сомнЬте. Боги ми, къ турками теперь не пойдемъ. Скажите, зачЪмъ христианскими народами ставить наси опять поди масульманство? Нами не было поди мусульманскими правительствомн миру, нетъ, и не будетъ намъ легче! И зачемъ намъ христианскому Mipy делать столько хлопотъ?! Пусть высвободятъ насъ изъ ихъ придавившаго насъ мусульманства, пусть дадутъ намъ хоть кроху того обезпечешя (—только ужь не турецкими и не чрезъ турецтя теперь кровавый руки! —), которыми пользуются все христиане на цёломъ свете, кроме несчастной райи. Пусть хоть сколько-нибудь нашу жизнь обезопасятъ... А если нельзя, если ивъсамомъ деле, невозможно и не должно, для насъ, презренной райе и этого сделать, —тогда —пусть мы и просьбу объ этомъ напишемъ на всехъ хрис'панскихъ царей,—пусть мы будемъ тогда лучше рабами хрисианскихъ народовъ, если имъ не противно будетъ принять въ свои подданные грусную райю! —Не то пусть вместо родной, но всегда кровавой, нашей „Босны 11 отведутъ намъ клочекъ земли въкакихъ-нибудь пустыряхъ Американскихъ и пусть всехъ насъ увезутъ туда... подальше, съ глазъ насъ долой отъ образованной и богатой Европы! намъ тутъ, въ Европе, не место, и мы надоели ужь ей!.. Такъ и скажите всеми, какъ прейдете въ Pocciio. Священники отчаянно махнули рукою и дальше уже не могъ и говорить отъ ''волнешя и клокочущей скорби въ груди. Здесь я не могу не привести, хоть въ скобахъ, одну будто-бы, „остроумную 11 шутку, —а и человёка-то, какъ знаю, далеко не остроумнаго интересную совпадешемъ мысли „бстроумника" съ теми словомъ отчаяшя, которое невольно сорвалось съ языка у беднаго пастыря, какъ это слышали читатель! — z „ Наконецъ, чортъ-бы его побрали, восточный вопроси! Видите, спать не даютъ 11 возопили „остроумникъ 11 (къ нему утромъ съ кружкой пришли отъ слав, комитета); чтобы избавить публику отъ этихъ ужь слишкомъ ужь надо’Ъдливыхъ славянъ, предлагаю любвеобильному Славянск. комитету следующую простую, но и радикальную, мёру. На суммы, которыя собраны, и соберутся, комитетъ покуиаетъ въ Америке земли, у Биконфильда просить флотъ онъ дастъ его съ радостно конечно, съ услов!емъ, чтобы тамъ на англшскихъ плантащяхъ работать —затемъ комитетъ славянскш, въ полномъ своемъ составе, подъезжаетъ съ флотомъ къ берегами Балканскаго полуострова начисто огребаетъ всю эту, наконецъ, ужь невыносимо и вечно жужжащую райю — и маршъ-маршъ, на всехъ парахъ, въ Американстя тамъ кашя-нибудь штаты... съ глазъ долой 11 ! И вотъ теперь этими несчастными пастырями босншскими, которые уже бились съ душманами (врагами) за освобождеше своей дорогой „Боспы“, которые за лучшее будущее ея и сейчасъ готовы жертвовать всею своею кровью до послед-

ней капли, остается на чужбине лишь молиться за родину одному милосердному въ Mipe Существу, Отцу Небесному, приносить ему жертву безкровную, опять вздыхать изъ глубины истерзанной души глядя на Небо, дабы, смилостивилось Оно надъ многострадальной ихъ матерью „рабыней Босшей", да, разве, по временами, какъ-бы въ отчаяши и помимо воли, снова обращать свои (еще не совсемъ потухппе надеждой) взоры опять въ ту сторону, где чуть не по всему свету земли могуче раскинулась родная имъ русь-богатырь, где на престоле этой великой страны полунощной сидитъ царь, ихъ стрицъ *) царь, именуемый въ летописяхъ Mipa, царемъ освободителемъ... А. X.

Путешествiе по Италiи оть Альпъ до Этны.

Часть первая: отъ Альпъ до Арно. Bia-Мала. Переездъ черезъ Шплюгенъ См. рисунокъ на стр. 321). ( Продолженге). Bia-Мала заканчиваете собой тотъ горный, алыпйсщй ироходъ, который носили назваше Шплюгена и простирается отъ Копры до Юавенки. Этотъ путь очень похожи на Сенъ-Готардскую дорогу, но имеете и свой собственный отпечатокъ. Что для Сенъ-Готарда—Рейсъ, то здесь Рейнъ, но не тотъ широки Рейнъ, котораго воды окружаютъ безчисленное множество замковъ и церквей, а днюй, горный потоки, шумно пробегающий по камнями и ущельями, среди глубокаго уединешя. Поднимаясь вверхъ по этому проходу, мы встречаемся си обычными достопримечательностями альшйскихъ горныхн дороги. Въ селенги Фельсбергъ остатки скатившейся ловпны; въ Оберемсе —воспоминашя о гЬхъ отчаянныхъ бптвахъ, которыми трвхъцветное знамя прокладывало себе путь; а тамъ, на крутыхъ вершинахъ замки Планты п Рецю нза Въ первомъ показывают до сихъ пори туристами Д ва портрета, присланные сюда старыми учителем* на память его прежней деятельности; старики въ соседней деревне до сихъ пори называють этого учителя господиномъ Шабо; истщйя зовете его ЛюдовпкомъФилиппомъ, королемъ буржуазпг. Немного далее разстилается прелестная, облптая солнцемъ долина, которая на романскомъ нарЪчш носить nasnatiie Валь-Домджlаска. Долина эта лежите очень низко; отъ сильныхъ вАтровъ защищена она лесами, отъ бурныхъ волнъ плотинами; вследств!е этихъ услоBift здёсь могла развиться роскошная растительность. Множество деревень и замковъ оживляют долину, и надъ нею поднимается пикъ-Беверинъ, со своей снежной вершиной. Все горы покрыты лесомъ и поэтому не им-Ьютъ этого мертвеинаго, обнаженнаг» вида, которыми отличаются горы напр. Урсенскои долины. Воз духи пропитанъ запахомъ сосны. Но и эти мирныя, прекрасный места были некогда

*) Въ Poccin мнУ никогда не привелось слышать, что балканскlе угнетенные народы назывютъ нашею Государя стрицемъ. Стрицъ —это дядя, братъ отца. Въ семейномъ быту у сербовъ стрицъ играетъ громадную и, послу отца, самую важную роль. По смерти отцч, стрицъ делается полными главою осиротУвшаго семейства, заступаегъ мУсто отца. Боже мой, какъ величественно рисуется въ ихъ воображении Poccia! Ихъ все поражаетъ въ ней: и ея необъятный пространства, и ея многочисленное населенге, ея города полные церквей, ея щедрость почти безъ конца и, даже, ея снУжные сугробы выше пояса... Но всего больше, конечно ихъ воображеше поражается многочисленнымъ войскомъ русскимъ. Не могу я безъ смУху и сейчасъ вспомнить о. Георгя, съ его постояннымъ ко мнУ вопросомъ: «А скажи-ка мнУ, Александръ, сколько Poccia по бедности -то своей можетъ выставить войска»? И когда я, иронически, ему отвУтилъ: <да Россношка, по бУдности-то своей, чай наберетъ, при нужд*, какихъ-нибудь миллгончика два», мой совсУмъ развеселУвпйй батюшка хлопалъ отъ удивления по колунами, и заливался такимъ радостнымъ смУхомъ, какъ будто эти войска вотъ-вотъ уже гонятъ ненавистныхъ угнетателей изъ его дорогой <Босны>. Потомъ, вУрно, чтобы продолжить свое удовольств!е снова лУзъ ко мнУ съ своимъ неотвязнымъ вопроеомъ... Пытали меня отцы духовные и о томи, видУлъ-ли я царя, наслУдника-цесаревича, и сколько разъ.

ПЧЕЛА.

319