Rodnoe

99 — Будькойны-съ... пымаю-ссъ... Онъ служилъ тридцать лѣтъ, все понималъ съ перваго слова, и за нимъ можно было быть вполнѣ покойнымъ. Поповъ стоялъ наготовѣ у машины, всѣ три дня гонялъ въ городъ и въ монастырь, и каждое утро уѣзжалъ Николай Данилычъ въ Москву, гдѣ кипѣла работа по стройкѣ и откуда нельзя было отлучаться. Наканунѣ послѣдняго дня пріѣхалъ съ поварами и тройкой офиціантовъ кондитеръ, привезъ на подводахъ ■столы и ящики: ожидалось много родни и знакомыхъ. Привезли повара свой особенный, сладковатый поварской духъ — сельдерея и осетрины, заняли кухню и дворъ, погреба и лужайку, и принялись готовить. Разобрали печники русскую печь и наскоро выложили плиту. Стояли въ тѣни на травкѣ окоренки со льдомъ, и лежали въ нихъ огромныя рыбы. Глазѣли ребята, какъ бѣлые повара пластали на длинномъ столѣ невиданную рыбу въ желтомъ жирѣ, вытаскивали изъ длинныхъ желѣзныхъ коробокъ, рѣзали, заливали на блюдахъ и уносили на ледъ. Видѣли груды раковъ, вороха моркови и лимоновъ, пачки тоненькихъ красныхъ и бѣлыхъ прозрачныхъ листковъ, много мѣдныхъ кастрюль, долгихъ ножей и давленыхъ жестяныхъ коробокъ. Знали всѣ, что у Семена Морозова и въ сосѣднемъ дворѣ ставили блины въ кадкахъ, варили кисель и студень. Считали груды корзинъ съ бутылками. Собирали со всей деревни посуду подъ кисели. И уже по всей округѣ было извѣстно всѣмъ, что померъ Данила Степанычъ Лаврухинъ, что Николай Данилычъ правитъ по немъ поминки, и будутъ столы для народа—для своихъ и чужихъ. И всѣ дни слышались черезъ наглухо закрытыя окна поющіе духовные голоса, виднѣлись сквозь прозрачныя занавѣски клубы кадильнаго дыма и желтые 7*