Rodnoe

6Г Говорилъ Данила Степаныхъ и съ Захарычемъ, который все кланялся ему и называлъ „батюшка-братецъ побаивался все: а ну-ка не позволитъ ему доживать здѣсь, — лѣтомъ въ сарайчикѣ, на задахъ, а зимой въ домѣ. Очень все безпокоился Захарычъ, какъ принялись ставить домъ, — разсказывала Арина. Данила Степанычъ успокоилъ и велѣлъ жить безъ сомнѣнія: мѣста не пролежитъ, хлѣбомъ не объѣстъ. И все видѣлъ, какъ Захарычъ робѣетъ при немъ, когда зазовутъ его пить чай въ горницу, пьетъ чашку съ одной изюминой и все старается услужить: то медку пообѣщаетъ скоро припасти, то чай похвалитъ, то вспомнитъ, какъ его зять любилъ, „сресаль". И, когда разсказывалъ про слесаря, плакалъ: — Бывалыча... побываетъ когда изъ Москвы... къ покосу... — разсказывалъ онъ и моргалъ красными, безъ рѣсницъ, вѣками и уже ничего тогда не видѣлъ: сахаръ по столу нашаривалъ и мимо блюдечка наливалъ, — все калачика... а то сахарку хунтикъ... Часто говорилъ про сахарокъ и про слесаря. Узналъ Данила Степанычъ, какъ все собирался слесарь, Иванъ Ареѳьичъ, жену къ себѣ выписать, все хорошаго мѣста дожидался. И Софьюшка все ждала и обѣщала Захарычу по три рубля высылать. А не вышло, — пропалъ слесарь безо свякаго слѣда вотъ шестой годъ какъ... А смирный былъ. Окликнулъ Данила Степанычъ Захарыча, — пчелъ боялся, — не услыхалъ старикъ: совсѣмъ глухой былъ, да еще пчелы мѣшали. Смотрѣлъ Данила Степанычъ,, какъ накрылъ старикъ улей, какъ пошелъ къ березѣ, перекрестился и поцѣловалъ на березѣ черную дощечку. И узналъ онъ эту дощечку: Зосиму и Савватія, пчелиныхъ покровителей. Каждый шагъ, каждый день точно на радость ему сговорились открывать хорошее прошлое. Въ это утро вотъ вспомнилъ онъ образокъ, который висѣлъ съ давней поры на пасѣкѣ, на проволочномъ