Rodnoe

88 — Прокатилъ бы я васъ съ предѣльной скоростью по шоссе! А потомъ, когда она давала ему керосину въ масленку, сказалъ игриво: — Скучаете, небось, безъ мужчины? Она сказала сердито: — Не видала добра! А горничная Маша подошла и назвала безстыжимъ. Не зналъ Поповъ, что еще въ первый пріѣздъ приглядѣлъ Софьюшку Сережа и скоро сошелся. Когда уѣзжалъ на мотоциклеткѣ по воскресеньямъ, бѣжала она, крадучись, задами деревни къ большому омуту, босая, перебѣгала лавы и пропадала въ ельникѣ, гдѣ ее поджидалъ Сережа. Тамъ она хоронилась и любилась съ нимъ короткій часъ, на скользкихъ иглахъ, въ жаркой духотѣ, оставшейся ото дня. Сытый и молодой, довольный ея горячей, долго томившейся страстью, наскоро цѣловалъ онъ ее въ горячія щеки, иногда давалъ денегъ и уѣзжалъ, а она долго еще стояла на темной тропкѣ, слѣдила за отсвѣтомъ фонаря, прислушивалась, какъ все глуше и глуше потрескиваетъ убѣгающая машинка, вздыхала отъ духоты и тоски, перебѣгала неслышно лавы надъ омутомъ и опять бѣжала въ росѣ къ тихой деревнѣ. Радостенъ былъ весь этотъ день Данила Степанычъ, — радостенъ и растроганъ. Утромъ еще, когда при немъ развязывалъ Николай Данилычъ подарокъ на именины, — обитое мягкой кожей, все на пружинахъ и волосѣ, глубокое, прямо воздушное, кресло, Данила Степанычъ заморгалъ и сквозь наплывающую сѣтку смотрѣлъ на сына, на кресло, на садъ, залитый солнцемъ, на свои подсолнухи, начинавшіе высовывать желтые язычки изъ темныхъ, усатыхъ шапокъ. — Вотъ присядьте, попробуйте, какъ вамъ... Ну, какъ? — спрашивалъ Николай Данилычъ. — Ухъ... Какъ въ пухъ, прямо... Вотъ спасибо тебѣ... сынокъ мой...