Vъѣzdъ vъ Parižъ

II Я изъ Парижа, — гдѣ-то подъ Москвой, въ дорогѣ. Ночь, валитъ снѣгъ. Глухая станція, пустая, ни одного » вагона. Даже путей не видно, все подъ снѣгомъ. Платформа — ни слѣдка, все гладко, чисто, полное безлюдье. Снѣгъ не живой какой-то, не хруститъ,—какъ вата. А все обычно: сараи, палисадники, березки. На станціи въ окошкахъ огоньки. Осматриваюсь. Какъ я одинокъ!.. Куда мнѣ и зачѣмъ,не знаю. Я безъ шляпы, безъ багажа. Снѣгъ лѣпитъ, будто въ мартѣ. Отъ фонарей, за снѣгомъ, — мутный свѣтъ. За станціей собака лаетъ, неспокойно: послушаетъ—полаетъ, въ пустоту. Опять послушаетъ. Тамъ — темень. Какъ мнѣ выйти? Черезъ вокзалъ, безъ шляпы, неудобно. Садикомъ, извощикъ гдѣ-то... — все рѣшетки Острая тоска. Зачѣмъ я здѣсь? Припоминаю: что-то... баня?... Сколько лѣтъ безъ бани! Всѣ—въ банѣ, никого не видно. Праздникъ завтра. Вокзальчикъ невысокій, длинный, дощаной, заляпанъ снѣгомъ. Стараюсь разобрать надъ входомъ — „Москва" какъ-будто? Окошки клѣточками, запотѣли, свѣтятъ постно Приглядываюсь... — Боже мой, я здѣсь..? да какъ же. я... пріѣхалъ?!.. Мнѣ тошно, я хочу назадъ, а ноги мнутся. Лѣпитъ снѣгомъ, собака лаетъ, — безысходность. Смотрю гадливо: темноватый залъ, чернѣетъ печка, сушатся портянки... въ мохнатой шапкѣ, спитъ... зеленоватый чадъ махорки, лампочка косая въ фонарѣ, струится ниточкою копоть. За дверью кто-то... Не могу войти, такъ гадко.