Vъѣzdъ vъ Parižъ, S. 44

38 Слышу—человѣкъ..? Отхаркиваетъ вязко, какъ больной. Мотается фонарикъ, рѣшеткой мызгаетъ по снѣгу. Рабъ, опять... Вертѣться, путать, гнусныя анкеты... Такъ мнѣ гадко! Голосъ изъ сумрака, осипшій, скучный: — „Входите, запираемъ“. Соображаю: надо закурить... сказать, что здѣшній, такъ, гуляю..? Нащупываю папиросы—Магуіапй, увидятъ... Спичекъ нѣтъ. Иду, какъ здѣшній. Пробую свистать, а губы смякли. Сагіе сГісІепШё въ карманѣ!.. Снѣгъ вязкій, намело къ дверямъ, давно не ходятъ. Дергаю за ручку, не могу... Фонарикъ наплываетъ. Я вижу колоколъ, замерзшую веревку съ узелкомъ, на колоколѣ снѣгъ полоской. Стою и стынз^, все хочу вглядѣться. Стойка, человѣкъ какой-то... спитъ? За дверью — кто-то. Въ ногахъ зудливая истома — убѣжать?.. Сейчасъ войду. Высокая казарма, на столбахъ, — лабазъ, какъ-будто* Темная стѣна, въ потекахъ, сводъ на балкахъ. Лампочка желтѣетъ въ пустотѣ. Ступить противно, — полъ осклизлый, липкій. Бьетъ острой вонью бычьяго загона, тошнитъ отъ сладковатой прѣли. Не могу... Осматриваюсь, гдѣ же выходъ? Тамъ... Я вижу загородку въ глубинѣ, рогатку. Ходятъ тѣни. И мерзь, и жуткое хотѣнье — увидать. Они таятся. Я знаю: здѣсь не могутъ, здѣсь „европа“, особенное мѣсто — внѣ. Пустые столики въ перегородкахъ, будто — ложи. Мужикъ какой-то. Онъ лежитъ на лавкѣ, подъ окномъ. Окно глухое. Поддевка на барашкѣ, малиновый кушакъ, подковки, шапка колпакомъ, кулакъ въ карманѣ... носъ ястребиный, смуглое лицо. Цыганъ-барышникъ? Мнѣ тревожно: проснется — пропадетъ „европа“. Оглядываю стойку. Корытце, студень въ немъ, какой-то страшный, — желтенькое сальце. За стойкой