Za rubežomъ : razskazы

тается красивое и нЪжное чувство стыда. Не размышляйте однако на философеюя темы: не м$сто здБсь и не время.

Звонокъ. Пускаютъ лошадей. Ихъ еще не видно, но они сейчась промелькнуть мимо насъ, взявъ четыре барьера. Толпа смолкла и замерла. Идутъ... Ихь шесть лошадей съ разноцвЗтными жокеями, похожими на попугаевъ. Прыжки черезъ барьеръ одинъ за другимъ. Вотъ тутъ-то и промелькнулъ передо мной жеребецъ свЪтло-караковой масти. Онъ легко поднялъ могучую грудь, словно шутя перепрыгнуль черезъ препятствие и весело подался впе‚редъ, опережая другихъ.

— „Лжавидъ,“ „Джавидъ!“ Отстаетъ... Нъть придетъ. Смотрите, смотрите! — Слышались въ толп возбужденные голоса.

А налЪво отъ насъ два челов$ка въ потертыхъ пальто, точно позабывъ все на свЪтЪ, впились въ лошадей внимательнымъ и любящимъ взглядомъ. „Джавидъ“ былъ впереди и на финишЪ уходиль отъ соперника, какъ отъ стоячаго. Наконецъ, два челов$ка перевели духъ и заговорили:

— Придетъ. Здорово? А помнишь, какъ у насъ въ Коломягахъь „Могуч!й“... Вотъ это былъ конь. Сколько призовъ побралъ, сколько разъ пытались его побить англичане... Родная рфчь въ Булонскомъ лФсу. Земляки, пришедпце съ работы на любимое зрёлище... Она далека, наша родная весна, и „Могучй“ и Коломяги. И близко вмЪстЪ съ тЪмь, потому что живетъ въ сердцБ и оживаеть радостно подъ первымъ солнечнымъ лучемъ. И пусть радость мелькаетъ лишь на минуту, какъ „Джавидъ“, св5тло-караковый конь. Не такъ ли это для всЪхъ, и не св5титъ ли она потомъ долго тихимъ св5томъ въ сумеркахъ жизни?

ЗАВ