Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

153

шевной пустоты польской шляхты въ этой области поднимается иногда на высоту настоящей общественной сатиры, тогда какъ Мицкевичъ, истосковавшись по родинЪ „на парижской мостовой“, пишетъ умиленныя, озаренныя солнцемъ любви и идеализащши картины жизни „старосвЪтскихъ пом$щиковъ“. Негодован!е Булгарина намъ понятно: онъ рисуетъ картины такого угнетения кр$постной массы, что нельзя не быть въ этомъ случаЪ на его сторон$.

Мальчикъ росъ въ полномъ одиночествЪ и голодЪ. Въ первый разъ онъ увидЪлъ челов$ческое отношене къ себЪ, когда былъ посланъ горничной польской барышни съ письмомъ послЪдней къ русскимъ офицерамъ, квартировавшимъ въ селЪ. Офицеры обратили вниман!е на красиваго мальчика, принесшаго это письмо, и накормили его сладкимъ пирогомъ. „Ласки этихъ добрыхъ офицеровъ до такой степени растрогали меня, что я, вспомнивъ о другихъ д$тяхъ, которыхъ въ моихъ глазахъ ежедневно ласкали отцы и матери, принялся горько плакать, и бросился обнимать новыхъ людей, которые, въ первый разъ въ жизни моей, обошлись со мной по человЪчески. До сихъ поръ рука челов$ка поднималась на меня не иначе, какъ для побоевъ и толчковъ, и потому я живо ощущалъь ласки, которымъ сперва завидовалъ издали, никогда не испытавъ ихъ на себЪ“.

Не забудемъ, что эти строки написаны въ суровое николаевское время, когда обращен!е съ дфтьми было сурово. Въ недавно вышедшихъ мемуарахе барона Н. Врангеля пе. редань любопытный эпизодъ: встрЪтивъ мальчика, гуляБшаго вмЪстЪ съ отцомъ, императоръ Николай [ не нашелъ сказать мальчику ничего лучшаго, какъ посовфтовать отцу почаще сЪчь его. И вотъ въ эту пору Булгаринъ выступаетъ см5лымъ и горячимъ проповЪфдникомъ ласки въ воспитани. Ни разу въ своемъ романЪф Булгаринъ не выступаетъ передъ нами въ роли идеализатора того, что не заслуживаетъ похвалы. И „добрые старые нравы“ его ни мало не прельщаютъ. Офицеры заинтересовались мальчикомъ и, увидя, какъ онъ запуганъ, и что онъ въ дфйствительности смышленъ и боекъ, рЬшили заняться его судьбой. Результатомъ ихъ разговора съ помфщикомъ Гологордовскимъ (голымъ при всей гордости, какъ означаетъ эта фамил!я, какъ фамили Скалозубъ, Собакевичъ и др. имфютъ тоже свой смыслъ) — результатомъ ихъ заступничества явилась перемфна въ судьбЪ Ивана. Его повели къ приказчику, который обыкновенно занимался тЪмъ, что сФкъ мальчика, когда надо было наказать его собственнаго сына, въ видЪ поученя и на страхъ ему. Сиротка перепугался, когда его повели къ приказчику, но на этотъ разъ его не били. Даже баринъ, барыня и ба-