Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

119 бетать она, это въ переводѣ значитъ: „дай мнѣ напиться", подразумѣвая: „крови моего убійцы". (М. Ковал. Род. бытъ. 173). Средневѣковая поэзія, проникнутая миѳологическимъ убѣжденіемъ о языкѣ птицъ, между прочимъ, приписываетъ именно соловью зловѣщіе совѣты и ободрительные къ убійству клики. (Ѳ. И. Б. Русск. поэзіи XI и XII в. Лѣтописи р. лит. и др. I. 27. 28). Въ отреченномъ „Словѣ Меѳодія Патарскаго" Антихристъ родится въ міръ отъ монахини, чудесно оплодотворенной сладкоглссною птицею. Въ городѣ „Хоразинѣ будетъ черница, дщи нѣкоего болярина. Сѣдящи въ келіи своей услышитъ въ виноградѣ своемъ птицу, поющу таковыя пѣсни, иже ни умъ человѣчь возможетъ разумѣти. Она же открывши оконца и хотя обозрѣти птицу, птица же возлетѣвши и зашибетъ ея въ лице, черницы тоя, и въ томъ часу зачнется у нея сынъ пагубѣ, окаянный антихристъ". (Н. С. Тихонр. Пам. отр. р. лит. II. 262). В. В. Стасовъ весьма натянуто отождествлялъ Со' ловья Разбойника съ чудовищемъ Іельбегеномъ въ сказкѣ, минусинскихъ татаръ о богатырѣ Танѣ. Сходство Стасовъ полагалъ въ томъ, что Соловей сидитъ на семи (далеко не всегда: чаще на девяти и даже три-девати) дубахъ, а у Іельбегена семь головъ и, подобно Соловью, онъ также одаренъ способностью производить разные громоподобные свисты и ревы. (Ст. Соч. ІИ. 1110—1112). Изъ этого допущенія, въ пользу тюркофиннскаго значенія Соловья Разбойника возможно отмѣтить только, что образъ голосистаго чудовища, наводящаго смертный страхъ и даже убивающаго свистомъ, ревомъ, шипѣніемъ и пр., есть также тюркскій мотивъ. Такимъ образомъ утвердимся на положеніи. Былинные птицелюди вводятъ насъ въ область родового тотемизма, причемъ особенностью тюркофиннскихъ родовъ оказывается преимущественный выборъ тотема изъ царства пернатыхъ. Это своеобразные фантастическіе