BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

38

ряемымъ или безударнымъ. Все это осложняется еще тмъобстоятельствомъ, что русске привыкли къ растягиван!юударяемыхъ гласныхъ, т. ч. всяюЙ ударяемый слогъ для русскаго должень быть нетолько громче, но и длинн$е всякаго неударяемаго. Въ сербскомъ же язык$ длина гласныхъсовершенно независима отъ ихъ ударяемости или безударности; наряду съ долгими ударяемыми слогами встрЪчаются: и кратые ударяемые и, — что для русскаго особенно непривычно, — доле („растянутые“) неударяемыя гласныя. Такимъ образомъ, когда русскому приходится слушать сербскЙ эпическ стихъ въ произношени настоящаго серба, онъникакого „хорея“ не воспринимаетъ, а слышитъ лишь совершенно произвольное или безпорядочное распредЪлене ударений. Востоковъ, несомнфнно, слышалъ эпичесюй десетерацъ въ призношени природныхъ сербовъ. ВполнЪ возможно, что и Пушкинъ тоже. Но, даже еслибы Пушкинъ никогда не слыхалъ, какъ настоящ!е сербы произносятъ свои эпическ!е` стихи, — онъ все же долженъ былъ бы воспринимать сербскый десетерацъ, какъ безпорядочное чередован!е ударяемыхъ и неударяемыхъ слоговъ: ибо при чтен!и сербскихъ эпическихъ пЪсенъ съ „русскимъ“ ударенемъ, нельзя получить никакого правильнаго „разм$ра“. Но въ то же время, и при настоящемъ „сербскомъ“ чтенши, и при чтени съ русскимъ ударенемъ, сербске эпическя пЪсни все же производять на русскаго слушателя какое то ритмическое впечатлЪ ше. И вотъ это то сочетан!е впечатлЗн!я ритмичности съ впечатл5нНемъ безпорядочнаго распредЪлен!я ударенй и было той „силой подлинника“, которую Востоковъ (а за нимъ и Пушкинъ), хотВлъ сохранить въ переводЪ.

Для челов$ка, воспитаннаго въ русской стиховой культурЪ конца ХУШ-го и начала Х!Х-го вЪка, стихъ представлялся, какъ какое то чередоване обязательно-безударныхъ съ необязательно-безударными. При такихъ условяхъ сербскйЙ эпическй стихъ могъ быть истолкованъ, только какъ стихъ, въ которомъ промежутки между обязательно ударяемыми слогами были заполнены неодинаковымъ числомъ необязательно-ударяемыхъ слоговъ. Что же касается до окончаня стиха, то въ этомъ отношеши непрем$нно должно быть проведено извЪстное однообразие, ибо русский начала ХПХ-го вЪка вообще не могъ себЪ представить стиха безъ опредЪленной концовки. А такъ какъ сербсюй языкъ не допускаеть удареня на посл$днемъ слогБ слова, то русские стихи съ односложной концовкой (т.е. съ „мужскимъ“ окончанемъ) очевидно не годились для передачи сербскаго эпическаго размЪра. Оставалось выбирать между стихами съ двусложной и стихами трехсложной концовкой, Но длинныя стихотворен!я съ исключительно трехсложными концовками