Bogomolьe

135 шелъ въ баню, а потомъ исповѣдываться будетъ. Отецъ смѣется: — Вотъ это такъ богомолъ, не намъ чета! Ну, разсказывай, что видалъ. Я разсказываю про райскій садъ, про сѣренькихъ лошадокъ, про игрушечника Аксенова, что велитъ онъ намъ жить въ бесѣдкѣ, а телѣжку забралъ себѣ. Отецъ не вѣритъ: — Это что же, во снѣ тебѣ?.. Я говорю, что правда, — Аксеновъ въ гости его зоветъ. Онъ смѣется: — Ну, болтай, болтушка... знаю тебя, выдумщика! Принимается одѣваться и напѣваетъ свое любимое: Кресту-у Твое-му-у... поклоня-емся, Влады-ы-ко о о ... Ударяютъ ко всенощной. Я вздрагиваю отъ благовѣста, словно вкатился въ комнату гулкій, тяжелый шаръ. Дрожитъ у меня въ груди, дребезжитъ ложечка въ стаканѣ. Словно и вѣтерокъ отъ звона, пузыритъ занавѣску, — радостный холодокъ, вечерній. Важный, мягкій, — особенный звонъ у Троицы. Лавра свѣтится по краямъ, кажется легкой-легкой, изъ розовой съ золотцемъ бумаги: солнце горитъ за ней. Монахъ поднимаетъ на ворота розовый огонекъ лампаду. Тянутся черезъ площадь богомольцы, крестятся у Святыхъ Воротъ. Отецъ говоритъ, что сейчасъ приложитъ меня къ мощамъ, а завтра оставитъ съ Горкинымъ. — Онъ тебѣ все покажетъ. Мамаша не пріѣдетъ, прихворнула, а его ждутъ дѣла. Онъ опрыскиваетъ любимымъ флердоранжемъ свѣжій, тугой платокъ, привезенный въ верховой сумочкѣ, даетъ мнѣ его понюхать, ухватывая за носъ,