Bogomolьe

141 ливали. Здѣсь прохладно, пахнетъ политыми цвѣтами, сырой травой. Мимо проходятъ богомольцы, спрашиваютъ — гдѣ тутъ просвирки-то продаютъ. Говорятъ .вонъ, за уголокъ завернуть". И правда: теплыми просфорами пахнетъ. Вижу на уголкѣ розоваго дома желѣзную, синюю дощечку; на ней нарисована розовая просвирка, такая вкусная. Изъ-за угла выходятъ съ узелками, просвирки видно. Молодой монашекъ, въ бѣломъ подрясникѣ съ чернымъ кожанымъ поясомъ, даетъ мнѣ теплую просфору и спрашиваетъ, нагибаясь ко мнѣ: — Н-не у-у-... зналъ м-меня? А я Са-саня... Юрцо... цовъ! Я сразу узнаю: это Саня-заика, послушникъ, нашего Трифоныча внучекъ. Лицо у него такое доброе, въ золотухѣ все; блѣдныя губы выпячиваются трубочкой и дрожатъ, когда онъ силится говорить. Онъ зоветъ насъ въ квасную, тамъ его послушаніе: — Ка-ка . .. каваску ... на-шего... ммо .. . монастырскаго, отвѣдайте. И Ѳедя съ нами на лавочкѣ. Онъ въ новыхъ сапогахъ, въ рукѣ у него просвирка, но онъ не ѣстъ, только что исповѣдывался, нельзя. Разсказываетъ, что были съ Горкинымъ у Черниговской, у батюшки-отца Варнавы исповѣдывались... а Горкинъ теперь въ соборѣ, выстоитъ до конца. Что-то печаленъ онъ, все головой качаетъ. Говоритъ еще, что Домна Панферовна сама по себѣ съ Анютой, а Антипушка съ Горкинымъ, и ему надо опять въ соборъ. Саня-послушникъ говоритъ отцу: — Ка-ка... васку-то... мо-мо... пастырскаго... Ведетъ насъ въ квасную, подъ большой домъ». Тамъ прохладно, пахнетъ душистой мятой и сладкимъ квасомъ. Маленькій старичокъ — отецъ квасникъ радушно потчуетъ насъ „игуменскимъ", изъ желѣзнаго ковшика, и даетъ по большому ломтю теплаго еще хлѣ¬