Bogomolьe

59 щимъ, и вижу, жмурясь, какъ Горкинъ посыпаетъ меня травой, и смѣется его бородка. — Мы его, постой, кропивкой... Онюта, да-кося мнѣ кропивку-то!. . Вижу обвисшія отъ жары орѣшины, воткнутыя надо мной отъ солнца, и за ними — слѣпящій блескъ. Солнце прямо надъ головой, палитъ. У самаго моего лица — крупныя бѣлыя ромашки въ травѣ, синіе колокольчики и — радость такая! — листики земляники съ зародышками ягодъ. Я вскакиваю въ телѣжкѣ, хватаю траву и начинаю тереть лицо. И теперь вижу все. Весело, зелено, чудесно! И луга, и поля, и лѣсъ. Онъ еще далеко отсюда, угрюмый, темный. Называютъ его — боры. Въ этихъ борахъ — Угодникъ, и тамъ медвѣди. Близко сѣрѣется деревня, словно дрожитъ на воздухѣ. Такъ бываетъ въ жары, отъ пара. Сіяетъ-дрожитъ надъ ней бѣлая, какъ изъ снѣга, колокольня, съ блистающимъ золотымъ крестомъ. Это и есть Мытищи. Воздухъ — густой, горячій, совсѣмъ медовый, съ согрѣвшихся на лугахъ цвѣтовъ. Слышно жужжанье пчелокъ. Мы стоимъ на лужку, у рѣчки. Вся она въ колкомъ блескѣ изъ серебра, и чудится мнѣ на струйкахъ — играютъ-сверкаютъ крестики. Я кричу: — Крестики, крестики на водѣ!.. И всѣ говорятъ на рѣчку: — А и вправду. .. съ солнышка крестики играютъ словно! Рѣчка кажется мнѣ святой. И кругомъ все — святое. Богомольцы лежатъ у воды, крестятся, пьютъ изъ рѣчки пригоршнями, мочатъ сухія корочки. Бѣдный народъ все больше: въ сермягахъ, въ кафтанишкахъ, есть даже въ полушубкахъ, съ заплатками, — захватила жара въ дорогѣ, — въ лаптяхъ и въ чуняхъ, есть и совсѣмъ