Bogomolьe

63 въ баньку духовную, во глагольную, какъ въ Писаніяхъ писано: „въ баню водную, во глагольную"! Потому и идемъ къ Преподобному — пообмыться, обчиститься, совлечься отъ грязи-вони. . . Всѣ вздыхаютъ и говорятъ: — Вѣрно говоришь, отецъ ... охъ, вѣрно! А Горкинъ еще изъ священнаго говоритъ, и мнѣ кажется, что его считаютъ за батюшку: въ бѣломъ казакинчикѣ онъ, будто въ подрясникѣ, — и такъ мнѣ пріятно это. Просятъ и просятъ: — Еще поговори чего, батюшка. .. слушать-то тебя хорошо, разумно!.. На берегу, въ сторонкѣ, сидятъ двое, въ ситцевыхъ рубахахъ, пьютъ изъ бутылки и закусываютъ зеленымъ лукомъ. Это, я знаю, плохіе люди. Когда мы глядѣли парня, они кричали: — Онъ вотъ водочки вечеркомъ хватитъ на пятаки-то ваши ... сразу исцѣлится, раздѣлаетъ комаря .. . такихъ тутъ много! Горкинъ плюнулъ на нихъ и крикнулъ, что нехорошо такъ охальничать, тутъ горе человѣческое. А они все смѣялись. И вотъ, когда онъ говорилъ изъ священнаго, про душу, они опять стали насмѣхаться: — Ври-ври, сѣдая крыса! Чисть ее-душу кирпичомъ съ водочкой, чище твоей лысины заблеститъ! Такъ всѣ и ахнули. А подводчики кричатъ съ моста: — Кнутьями ихъ, чертей! такіе вотъ намедни у насъ двѣ кипы товару срѣзали!.. А тѣ смѣются. Горкинъ ихъ укоряетъ, что нельзя надъ душой охальничать. И Ѳедя даже за Горкина заступился, — а онъ всегда очень скромный. Горкинъ его зоветъ — „красная дѣвица ты, прямо!" И онъ даже укорять сталъ: — Нехорошо такъ! не наводите на грѣхъ!.. А они ему — Молчи, монахъ! въ триковыхъ штанахъ!..