Bogomolьe

66 такое, и парень безпремѣнно исцѣлится, потому что сапоги эти не простые, а лаковые, не меньше, какъ четвертной билетъ, — а не пожалѣлъ! Старуха плачетъ и крестится на Ѳедю, причитаетъ: — Родимый ты мой, касатикъ-милостивецъ .. . хорошую невѣсту Господь те пошлетъ:.. А онъ начинаетъ всѣхъ одѣлять баранками, и всѣмъ кланяется, и говоритъ смиренно: — Простите меня, грѣшнаго . .. самый я грѣшный. И многіе тутъ плакали отъ радости, и я заплакалъ. Ищемъ Домну Панферовну, а она храпитъ въ лопухахъ, — такъ ничего и не видала. Горкинъ ей еще попенялъ: — Здорова ты спать, Панферовна . .. такъ и царство небесное проспишь. А тутъ какія чудеса-то были!.. Очень она жалѣла, всѣхъ чудесовъ-то не видала. Идемъ по тропкамъ къ Мытищамъ. Я гляжу на Ѳедины ноги, какія онѣ бѣлыя, и думаю, какъ же онъ теперь безъ сапогъ-то будетъ. И Горкинъ говоритъ: — Такъ, Ѳедя, и пойдешь босой, въ розовыхъ? И что это съ тобой дѣется? То щеголемъ разрядился, а то... Будто и не подходитъ такъ... въ тройкѣ — и босой! Люди засмѣютъ. Ты бы ужъ попригляднѣй какъ ... — Я теперь, Михайла Панкратычъ, ужъ все скажу ... — говоритъ Ѳедя, опустивъ глаза. — Лаковые сапоги я нарочно взялъ — добивать, а новую тройку тридцать рублей стоила! — дотрепать. Не нужно мнѣ красивое одѣяніе и всякія радости. А тутъ и вышло мнѣ указаніе. Пришлось стаскивать сапоги, а какъ увидалъ болящаго, меня въ сердце толкнуло: отдай ему! И я отдалъ, развязался съ сапогами. Могу простые купить, а то и тройку продамъ для нищихъ или отдамъ кому. Я съ тѣмъ, Михайла Панкратычъ, и по¬