Bogomolьe

67 шелъ, чтобы не ворочаться. Давно надумалъ въ монастырѣ остаться, какъ еще Саня Юрцовъ въ послушники поступилъ ... И вдругъ подпрыгнулъ — на сосновую шишечку попалъ, отъ непривычки. Горкинъ разахался: — Въ монасты-ырь..?! Да какъ же такъ... да меня твой старикъ загрызетъ теперь... ты, скажетъ, смутилъ его! — Да нѣтъ, я ему письмо напишу, все скажу. По солдатчинѣ льготный я, и у папаши Митя еще остается.. . да, можетъ, еще и не примутъ, чего загадывать. — Да Саня-то заика природный, а ты парень больно кудрявъ-красовитъ, — говоритъ Домна Панферовна, — на соблазнъ только, въ монахи-то! Ну, возьмутъ тебя въ пѣвчіе, и будутъ на тебя глаза пялить ... нашу-то сестру взять. — И горячъ ты, Ѳедя, подивился я нонче на тебя... — говоритъ Горкинъ. — Охъ, подумай-подумай, дѣло это не легкое, въ монастырь!.. Ѳедя идетъ задумчиво, на свои ноги смотритъ. Пыльныя онѣ стали, и Ѳедя уже не прежній будто, а словно его обидѣли, наказали, — затрапезное на него надѣли. — Благословлюсь у старца Варнавы, ужъ какъ онъ скажетъ. А то, можетъ, въ глухія мѣста уйду, къ валаамскимъ старцамъ ... Онъ сворачиваетъ въ канавку у дороги и зоветъ насъ съ Анютой: — Глядите, милые... земляничка-то божія, первенькая! Мы подбѣгаемъ къ нему, и онъ даетъ намъ по вѣточкѣ земляничекъ, красныхъ, розовыхъ, и еще неспѣлыхъ — зеленовато-бѣлыхъ. Мы встряхиваемъ ихъ тихо, любуемся, какъ онѣ шуршатъ, будто позваниваютъ, не можемъ налюбоваться, и жалко съѣсть. Какъ онѣ необыкновенно пахнутъ! Ѳедя шурхаетъ по травѣ, 5*