Bogomolьe

80 меня богатая, да бѣда... клопа сила, никакъ не отобьешься. А тутъ, какъ въ раю вамъ будетъ. Онъ приноситъ бутылочку томленыхъ муравейковъ и совѣтуетъ растереть, да покрѣпче, ногу. Домна Панферовна старательно растираетъ, потомъ заворачиваетъ въ сырое полотенце и кутаетъ крѣпко войлокомъ. Остро пахнетъ отъ муравьевъ, даже глаза деретъ. Горкинъ благодаритъ: — Вотъ спасибо тебѣ, Домнушка, заботушка ты наша. Прости ужъ за утрешнее. Она ласково говоритъ: — Ну, чего ужъ ... всѣ-то мы кипятки. Старикъ затепливаетъ лампадку, покрехтываетъ. Говоритъ: — Вотъ и у меня тоже, кровь запираетъ. Только муравейками и спасаюсь. Завтра, гляди, и хромать не будешь. Они еще долго говорятъ о всякихъ дѣлахъ. За окошками еще свѣтло, отъ зари. Шумятъ мухи по потолку, чернымъ-то-черно отъ нихъ. Я просыпаюсь отъ жгучей боли, тѣло мое горитъ. Кусаютъ мухи? Въ зеленоватомъ свѣтѣ отъ лампадки я вижу Горкина: онъ стоитъ на колѣняхъ, въ розовой рубахѣ, и молится. Я плачу и говорю ему: — Го-ркинъ... мухи меня кусаютъ, бо-льно. .. — Спи, косатикъ, — отвѣчаетъ онъ шопотомъ, каки тамъ мухи, спятъ давно. — Да нѣтъ, кусаютъі — Не мухи... это те, должно, клопики кусаютъ. Изба-то зимняя. Съ потолка, никакъ, валятся, ничего не подѣлашь. А ты себѣ спи — и ничего, заспишь. Ай къ Панферовнѣ те снести, а? Не хочешь... Ну, и спи съ Господомъ.