Bogomolьe

88 Я хочу ближе къ Горкину. Сажусь подъ крестикъ жмется ко мнѣ Анюта, въ глаза глядитъ. Шепчетъ „и насъ зарѣжутъ, какъ щепети-льщика ..Крестикъ совсѣмъ гнилой, въ крапинкахъ желтой плѣсени. Что тутъ было — никто не знаетъ. Береза, можетъ, видала, да не скажетъ. Ѳедя говоритъ — давайте споемъ молитву, за упокой. И начинаетъ, а мы за нимъ. На душѣ дѣлается легче. Подходитъ старикъ съ косой, слушаетъ, какъ хорошо поемъ „Со святыми упокой". Горкинъ спрашиваетъ, почему крестикъ, не убили ли тутъ кого. — Никого не убивали, — говоритъ старикъ, — а купецъ померъ своею смертью, ѣхалъ изъ Александрова, сталъ закусывать подъ березой... ну, его и хватило, переѣлъ-перепилъ. Ну, сынъ его увезъ потомъ домой, а для памяти тутъ крестъ поставилъ, на поминъ души намъ выдалъ... я тогда парнемъ былъ. Хорошо помянули. У насъ этого не заведено, чтобы убивали. За Талицами... ну, тамъ случается. Тамъ одинъ не ходи... А у насъ этого не заведено, у насъ тихо. Всѣ мы рады, что не зарѣзали, и кругомъ стало весело: и крестикъ, и береза повеселѣли будто. — Тамъ овражки пойдутъ,— говоритъ старикъ,гляди и гляди. И лошадку могутъ отнять, и... Вы ужъ не отбивайтесь отъ дружки-то, поглядывайте. И опять намъ всѣмъ страшно. Сильно паритъ, а только десятый часъ. За Талицами — оврагъ глубокій. Мы съѣзжаемъ, — и сразу дѣлается свѣжо и сумрачно. По той сторонѣ оврага старая березовая роща, кричатъ грачи. Мѣсто совсѣмъ глухое. Стоитъ, подъ шатромъ съ крестикомъ, колодецъ. Въ горѣ — пещерки. Лежатъ у колодца богомольцы, говорятъ намъ: повелъ монахъ народъ подъ землю, маленько погодите, лошадку попоите. Ѳедя глядитъ въ колодецъ — дна, говоритъ, не видно. Спу¬