Bogomolьe

91 чище... замкну и отомкну! Поношу, дура, за тебя, осилю... пропа-щая безъ меня! Воротный давай, съ лабаза! Домна Панферовна заплевалась и давай старика отчитывать. Святые люди — смиренны, а онъ хвастунъ! — Свою-то грязь посмой! На кирпичѣ спитъ на людяхъ, а больную бабенку обидѣлъ, бусы порвалъ! Такихъ дармоѣдовъ палкой надо, въ холодную бы... Горкинъ успокаиваетъ ее, а она еще пуще на старика, сердца унять не можетъ. Старикъ какъ вскинется на нее, словно съ цѣпи сорвался, гремитъ замками: — Чортъ! — кричитъ, — чортъ, бѣсъ!.. И давай плеваться. Тутъ и всѣ поняли, что онъ совсѣмъ разумъ потерялъ. Приходитъ монахъ съ пещерокъ и говоритъ: — „Оставьте его въ покоѣ, это отъ Троицы, изъ посада, мѣщанинъ, замками торговалъ и проторговался ... а теперь грѣхи на себя принимаетъ, съ людей снимаетъ, носитъ вериги-замки. Изъ сумасшедшаго дома выпустили его, онъ невредный". Смотримъ пещерки, со свѣчками. Сыро, какъ въ погребѣ, и скользко. И ничего не видно. Монахъ говоритъ, что жилъ въ горѣ разбойникъ со своей шайкой, много людей губилъ. И пришелъ монашекъ Антоній и велѣлъ уходить разбойнику. А тотъ ударилъ его ножомъ, а ножъ попалъ въ камень и сломался, по волѣ Господа. И испугался разбойникъ, и сказалъ: „никогда не промахивался, по тебѣ только промахнулся". И оставилъ его въ покоѣ. А тотъ монашекъ сталъ вкапываться въ гору, и ушелъ отъ разбойника въ глубину и тамъ пребывалъ въ молитвѣ и постѣ. А разбойникъ въ тотъ же годъ растерялъ всю свою шайку и вернулся разъ въ вертепъ свой, весь избитый. И узналъ про сіе тотъ монашекъ и сказалъ разбойнику: „покайся, завтра помрешь". И тотъ покаялся. И замуровалъ его монашекъ въ дальней кельѣ, въ горѣ, а гдѣ — невѣдомо. И съ того просвѣтилось мѣсто. Сорокъ лѣтъ