Bosniя, Gercegovina i Staraя Serbiя
38 ключеніе; вѣдъ это языкъ не простой, а составленный изъ трехъ языковъ, Турецкаго, Арабскаго и Фурскаго (т. е. Персидскаго): такъ надобно учиться всѣмъ тремъ.» Личность Ханзи-бега намъ понравилась; въ немъ было что-то симпатическое, откровенное. Только до нѣкоторыхъ вопросовъ, для него весьма щекотливыхъ, онъ съ нами, иностранцами, гяурами, да ещеМосковами, касался неохотно: всего осторожнѣе обходилъ онъ вопросъ о своемъ великомъ дядѣ, Алп-пашѣ, тогда какъ мы полагали, что это будетъ любимою темою его разговора. Потомъ мы узнали, почему онъ такъ боялся произнести сужденіе объ Алп-пашѣ: Али-паша своею рукою убилъ своего брата, роднаго отца Ханзибегова; и не смотря на то, Ханзи-бегъ принужденъ, раг ргіп,сіре, чтить память его, какъ человѣка, который былъ главнымъ поборникомъ независимости туземной аристократіи противъ стрехмленій Стамбульскаго Правительства къ централизаціи. Но Ханзи-бегъ былъ особенно интересенъ п милъ, когда онъ говорилъ о своихъ «отеческихъ» отношеніяхъ къ народу, которымъ управляетъ, къ «Влахамъ» точно также какъ къ Туркамъ; онъ былъ чрезвычайно интересенъ, когда хвасталъ передъ нами своею силою и, отзываясь съ похвалою о доблестяхъ Московскихъ «юнаковъ» (молодцовъ), славящихся и въ Турецкой землѣ, тонко давалъ почувствовать свое удивленіе тому, что тѣ «Московы», которыхъ видѣлъ передъ собою, казались въ сравненіи съ нимъ такими щедушными. Но всего болѣе возросъ нашъ интересъ къ нему вечеромъ. Когда смерклось, онъ подошелъ ко мнѣ съ таинственнымъ видомъ и спросилъ меня: можетъ ли онъ говорить мнѣ откровенно п отвѣчу ли я ему такою же откровенностью? Я удивился, не понимая, какое послѣдуетъ конфиденціальное признаніе, и разумѣется, просилъ сказать, что у него па душѣ, обѣщая не скрывать, съ своей стороны, своихъ мыслей передъ другомъ. «О да, продолжалъ Ханзи-бегъ, мы видимъ, что ты человѣкъ хорошій: недавно познакомились, а уже друзья. Такъ вотъ, по этой-то