Kniga Іюnь : razskazы

125 И, вдругъ, несказанной тоской ущемивъ душу, долгій, зловѣщій, голодный, вливался въ жуткія видѣнія разсвѣта вой фабричнаго гудка. И тогда оцѣпененіе мое проходило, смѣнялось острымъ ужасомъ, и я садилась, съежившись комомъ, и кричала звѣринымъ крикомъ безъ словъ: — А-а-а-а-а! Я знала, что это гудокъ, что онъ зоветъ на работу фабричныхъ. — Чего боишься, глупая, — ворчала няня. — Это рабочіе подымаются. Но здѣсь, глядя на клубящіяся враждебныя тѣни, я слышала въ немъ ихъ вой, волчій вой горя и злобы Потомъ, черезъ много лѣтъ, какъ странно услышала я его снова... Это было весной въ Петербургѣ. Помню слезтивый. липкій, похожій на насморкъ день, не холодный, но знобкій, когда трясетъ человѣка въ самой теплой шубѣ. Бродимъ по улицамъ тихо, какъ разсвѣтныя тѣни, колышемся на мѣстѣ, тянемся вдоль и поперекъ. Улица тиха, пуста и свободна, и мы можемъ медленно и зыбко ходить прямо по мостовой. И всѣ молчатъ, но молча понимаютъ другъ друга по какимъ-то неуловимымъ движеніямъ. Такъ разговариваютъ лошади, стоя рядомъ въ упряжкѣ—ушами что л Всѣ мы ждемъ чего то, но не показываемъ другъ другу, что ждемъ. Точно, по какому то тайному договору, должны притворяться. Сизая мгла проплываетъ въ арку Гостиннаго Двора, слѣпого, глухого, съ закрытыми окнами. Часы на городской Думѣ показываютъ 3. Но какъ мутно, какъ тихо идетъ день. Беззвучный. И вдругъ, тихій, долгій, безысходный вой. Колыхнулъ ужасомъ сизыя тѣни. Это гудокъ. Онъ пришелъ днемъ этотъ вопль моихъ разсвѣтныхъ призраковъ. Пришелъ днемъ, вошелъ въ нашъ день, въ нашу жизнь. Когда мы замолчали, онъ закричалъ за насъ,.