Lѣto gospodne : prazdniki

101 крупные, темные піоны. Отецъ торопится, надо взглянуть на лодки. Старикъ говоритъ дѣвочкѣ: „жениху-то цвѣточковъ дай". Дѣвочка смотритъ исподлобья, сосетъ пальчикъ. Когда мы садимся ѣхать, подходятъ бабы. Въ ведрахъ у нихъ сирень, ландыши, незабудки и желтые бубенцы. Старикъ говоритъ, что это все къ нашему заказу, завтра пришлетъ по утру. Дѣвочка — у ней синіе глазки и свѣтлые, какъ у куклы, волосы, —• протягиваетъ мнѣ пучочекъ ландышковъ, и всѣ смѣются. „Хорошій садоводъ", — говоритъ мнѣ потомъ отецъ,„богатый, а когда-то у дѣдушки работалъ". Скачемъ лѣсною глушью, опять кукушка... — будто во снѣ все это. На дорогѣ наши воза съ березками. Отецъ ссаживаетъ меня и скачетъ. Мы сворачиваемъ въ село, къ Крынкину. Онъ толстый и высокій, какъ Василь Василинъ, въ бѣлой рубахѣ и жилеткѣ. Говоритъ важно, хлопаетъ Горкина по рукѣ и ведетъ насъ на чистую половину, въ галдарейку. Они долго пьютъ чай изъ чайниковъ, говорятъ о дѣлахъ, о деньгахъ, о садахъ, о вишняхъ и малинѣ, а я все хожу у стеколъ и смотрю на /Москву внизу. Внизу, подъ окномъ, деревья, потомъ рѣка, далеко-далеко внизу, и за рѣкой — Москва. Нижнія стекла разныя — синія, золотыя, красныя. И Москва разная черезъ нихъ. Золотая Москва всѣхъ лучше. — Никакъ надъ Москвой-то дождикъ? — говоритъ Горкинъ и открываетъ окно на галерейкѣ. Теперь настоящая Москва. Надъ нею туча, и видно, какъ сѣетъ дождь, сѣрой косой полоской. Свѣтло за ней, и вотъ — видно на тучѣ радугу. Стоитъ надъ Москвой дуга. — Такъ, проходящая . .. пыль поприбьетъ маленько. Пора, поѣдемъ. Крынкинъ говоритъ: „постой, гостинчика ему надо". И несетъ мнѣ тонкую вѣточку, а на ней двѣ весеннія