Lѣto gospodne : prazdniki

103 Мы идемъ всѣ съ цвѣтами. У меня ландышки, и въ середкѣ большой піонъ..Ограда у Казанской зеленая, въ березкахъ. Ступеньки завалены травой такъ густо, что путаются ноги. Пахнетъ зеленымъ лугомъ, размятой сырой травой. Въ дверяхъ ничего не видно отъ березокъ, всѣ задѣваютъ головами, раздвигаютъ. Входимъ какъ-будто въ рощу. Въ церкви зеленоватый сумракъ и тишина, шаговъ не слышно, засыпано все травой. И запахъ совсѣмъ особенный, какой-то густой, зеленый, даже немножко душно. Иконостасъ чуть виденъ, койгдѣ мерцаетъ позолотца, серебрецо, — въ березкахъ. Теплятся въ зелени лампадки. Лики иконъ, въ березкахъ, кажутся мнѣ живыми — глядятъ изъ рощи. Березки заглядываютъ въ окна, словно хотятъ молиться. Вездѣ березки: онѣ и на хоругвяхъ, и у Распятія, и надъ свѣчнымъ ящикомъ-закуткомъ, гдѣ я стою, словно у насъ бесѣдка. Не видно пѣвчихъ и крылосовъ, — гдѣ то поютъ въ березкахъ. Березки и въ алтарѣ — свѣшиваютъ листочки надъ Престоломъ. Кажется мнѣ отъ ящика, что растетъ въ алтарѣ трава. На амвонѣ насыпано такъ густо, что діаконъ путается въ травѣ, проходитъ въ алтарь царскими вратами, задѣваетъ плечами за березки, и онѣ шелестятъ надъ нимъ. Это что-то. .. совсѣмъ не въ церкви! Другое совсѣмъ, веселое. Я слышу — поютъ знакомое: „Свѣте тихій1*, а потомъ, вдругъ, то самое, которое пѣлъ мнѣ Горкинъ вчера, рѣдкостное такое, страшно побѣдное: „Кто Богъ велій, яко Бо-огъ нашъ? Ты еси Бо-огъ. тво-ря-ай чу-де-са-а-а!. Я смотрю на Горкина — слышитъ онъ? Его голова закинута, онъ поетъ. И я пробую пѣть, шепчу. Это не наша церковь: это совсѣмъ другое, какойто священный садъ. И пришли не молиться, а на праздникъ, несемъ цвѣты, и будетъ теперь другое, совсѣмъ другое, и навсегда. И тамъ, въ алтарѣ, тоже — совсѣмъ другое. Тамъ, въ березкахъ, невидимо, смотритъ на насъ