Lѣto gospodne : prazdniki

104 Господь, во Святой Троицѣ, таинственные Три Лика, съ посошками. И ничего не страшно. Съ нами пришли березки, цвѣты и травки, и всѣ мы, грѣшные, и сама земля, которая теперь живая, и всѣ мы кланяемся Ему, а Онъ отдыхаетъ подъ березкой. Онъ теперь съ нами, близко, совсѣмъ другой, какой-то совсѣмъ ужъ свой. И теперь мы не грѣшные. Я не могу молиться. Я думаю о „Воробьевкѣ", о рощицѣ, гдѣ срубилъ березку, о „Кавказкѣ", какъ мы скакали, о зеленой чащѣ... слышу въ глуши кукушку, вижу внизу, подъ небомъ, маленькую Москву, дождикъ надъ ней и радугу. Все это здѣсь, со мною, пришло съ березками: и березовый, легкій воздухъ, н небо, которое упало, пришло на землю, и наша земля, которая теперь живая, которая — именинница сегодня. Я стою на колѣнкахъ и не могу понять, что же читаетъ батюшка. Онъ стоитъ тоже на колѣнкахъ, на амвонѣ, читаетъ грустно, и золотыя врата закрыты. Но его книжечка — на цвѣтахъ, на скамейкѣ, засыпанной цвѣтами. Молится о грѣхахъ? Но какіе теперь грѣхи! Я разбираю травки. Вотъ это — подорожникъ, лапкой, это — крапивка, со сладкими бѣлыми цвѣточками, а эта, какъ вѣерокъ, — манжетка. А вотъ одуванчикъ, горькій, можно пищалку сдѣлать. Горкинъ лежитъ головой въ травѣ. Въ коричневомъ кулакѣ его цвѣточки, самые полевые, которые онъ набралъ на „Воробьевкѣ". Почему онъ лицомъ въ травѣ? Должно быть, о грѣхахъ молится. А мнѣ ничего не страшно, нѣтъ уже никакихъ грѣховъ. Я насыпаю ему на голову травку. Онъ смотритъ однимъ глазомъ и шепчетъ строго: „молись, не балуй, глупый., слушай, чего читаютъ". Я смотрю на отца, рядомъ. На бѣломъ пиджакѣ у него прицѣпленъ букетикъ ландышей, въ рукѣ піоны. Лицо у него веселое. Онъ помахиваетъ платочкомъ, и я слышу, какъ пахнетъ флердоранжемъ, даже сквозь ландыши. Я тяну къ нему свой букетикъ, чтобы онъ понюхалъ. Онъ