Otčій domъ : Semeйnaя hronika. Kn. 4-5

256 стеариновыми свѣчами и тонулъ во мракѣ. Только кончили формулировку устава партіи, какъ въ моментъ общаго усталаго затишья кто-то истерическимъ гласомъ закричалъ: — Слова! Предсѣдатель сердито зазвонилъ, чтобы остановить нарушителя порядка, но тотъ вскочилъ на стулъ, замахалъ руками и, заглушая звонокъ и ворчаніе публики, еще громче прокричалъ, задыхаясь отъ волненія: — Я изъ редакціи „Русскихъ Вѣдомостей"! Сейчасъ нами получена телеграмма изъ Петербурга! Вышелъ Высочайшій манифестъ! Всѣ свободы: совѣсти, печати, собраній, полная неприкосновенность личности, земельная и рабочая реформа... Словомъ — поздравляю васъ, господа, съ конституціей! Собраніе нѣсколько мгновеній пребывало какъ-бы въ столбнякѣ. Потомъ раздались торжествующіе клики,, мужскіе и женскіе, рукоплесканія. Словомъ —• потрясающій моментъ побѣдной радости! Принесли изъ редакціи текстъ Манифеста. Наступила гробовая тишина и предсѣдатель началъ чтеніе манифеста. Да, все вѣрно: „незыблемыя основы всѣхъ свободъ" и прочее. Теперь уже не было никакихъ сомнѣній, и самъ предсѣдатель поздравилъ присутствующихъ съ конституціей. Загремѣло оглушительное ура. Многіе напоминали отъ радости буйно-помѣшанныхъ. Бывшій другъ юности подскочилъ къ Кудышеву и они обнялись и крѣпко разцѣловались. — Идемъ, братъ, идемъ! Душно что-то стало... Они вышли на улицу и заговорили на „ты“. Была поздная осень. Ночь была тихая и ясная. Слегка морозило и тонкій ледокъ на лужахъ потрескивалъ подъ ногами на панели. Небо было все въ звѣздахъ и чудилось, что это не осенняя, а весенняя ночь подъ Свѣтлый Христовъ праздникъ. Тревожная сума¬