Pčela

будь богатымъ купцомъ, обыкновенно персомъ, или армяниномъ, онъ уже поставляетъи животныхъ, и работниковъ; лошадей на десять пола-гается одинъ погонщикъ, который и смотритъ за ними. Такъ какъ пария сухарей была еще не вполне готова, то пришлось сделать и вторую дневку, но 30 поня, утромъ въ 4 часа, двинулся авангардъ; все прикрьте на полторы тысячи вьюковъ состояло изъ двухъ ротъ регулярной пехоты и сотни челов'Ькъ милицш; ничтожная защита, въ случай нападешя. Шаговъ на пятьсотъ за крепостью —поднимаются уже изъ земли горы и крутая дорога, извивающаяся вверхъ, такъ узка, что и людямъ и лошадямъ можно идти по ней только гуськомъ. Прошло уже несколько часовъ, какъ мы потеряли изъ виду начало нашего отряда; вся гора шевелилась въ тридцать зигзаговъ, а остававшийся внизу клубокъ людей и животныхъ все еще, казалось, не уменьшался. Комендантъ крепости, полковникъ Кульманнъ, пригласилъ къ себе на завтракъ предводителя колонны полковника Габеева, вместе съ его офицерами и съ нами; пили за счастливое возвращеше изъ экспедицш и за здоровье каждаго порознь; и замечательно, все бывппе здйсь остались живы и вернулись цйлы и невредимы. Вдругъ на дворе поднялся шумъ и крикъ. Мы вскочили, передъ домомъ собралась взволнованная, бушующая толпа. Несколько человекъ изъ мирныхъ лезгинцевъ, поселившихся здесь, поссорилось съ соседними грузинами изъ за пастбища, при чемъ одинъ изъ грузиновъ былъ глубоко раненъ кинжаломъ въ голову. Несчастный сидёлъ на .земле, еле-еле держась,:между темъ, какъ его полунагой противникъ стоялъ среди ревущей толпы: съ него, буквально, сорвали одежду. Одинъ изъ обвинителей показывалъ кинжалы обоихъ враговъ: одинъ былъ чистый и блестящш, съ другаго капала кровь. Долго судили и рядили; я, конечно, не понялъ изо всего этого ни полслова; подъ конецъ отвели лезгинца въ тюрьму, мы же сели на коней, еще разъ пожали руку коменданту и выехали изъ воротъ. Было, должно быть, часовъ девять и солнце начинало сильно припекать. Едва отъехали, а лошади обливались уже потомъ; тяжело дыша, взбирались оне все выше и выше, вскоре и крепость превратилась въ маленькую точку, но кругомъ все еще была давка и, время отъ врем'ени, долетали до насъ вверхъ неясные, сливппеся звуки. Если приходилось взглянуть вверхъ, то видны были одни только безчисленныя’лошадиныя брюхи, который зигзагами двигались туда и сюда; если же случалось посмотреть внизъ на лошадиныя спины, то казалось, будто бы вползаетъ на гору безконечное множество вьюковъ, мешковъ и ящиковъ. Черезъ какой нибудь часъ времени мы въехали подъ тень удивительнаго, просто сказочнаго леса; кленъ, липа и друия деревья покрывали крутыя склоны; на приволье разрослись гигантск!я папоротники, репейники и какое-то растете въ родй бешеницы; оно особенно поразило меня своей высотой —куда выше человеческаго роста. Всюду прекраснейшая трава, сише колокольчики и разные друие цветки; все мне представлялось точно черезъ увеличительное стекло. Черезъ несколько минутъ оступились две лошади и, со всеюкладью, стремглавъ покатились внизъ по склону, но задержались встречными деревьями. Въ лйсу такте случаи менее опасны, но среди голыхъ скалистыхъ откосовъ, гдй не за что удержаться, где двигается въ разныя стороны двадцать ряговъ Зигзагами, даже часто пятьдесятъ, одинъ надъ другимъ, и каждое падающее животное увлекаетъ за собою другихъ, идущихъ внизу, по неволе приходится боязливо поглядывать вверхъ, едва только раздается крикъ и подозрительный лязгъ подковъ. И лошади сознаютъ опасность: боязливо вздрагиваютъ, жмутся къ стенке горы, вытягиваютъ головы, поднимаютъ уши, широко раздуваютъ ноздри и испуганными глазами смотрятъ вследъ товарищамъ, только что прокатившимся мимо. Но всего хуже —сорвавпнеся камни: хотя они, прыгая, и дйлаютъ чудовищные скачки черезъ все, куда нибудь

въ сторону, но разъ такой камень наскочитъ, то ужь кончено. Къ тремъ часамъ пополудни мы выехали изъ леса и потянулись круто вверхъ по узкому краю горы. Справа и слева виднелась глубоко внизу долина. Двй лошади сорвались; одна прокатилась немного и остановилась, безъ особенныхъ поврежденш; размйтавппеся вьюки также лежали не подалеку, ее подняли и опять навьючили; другая же лошадь полетела въ бездну. Если нйтъ вблизи непр!ятеля, то посылаютъ погонщиковъ и солдата разыскивать кладь, какъ случилось и сегодня; въ противномъ же случае бросаютъ все. Теперь съ узкой дороги мы перебрались на лугъ, поползли по немъ все выше, выше; надъ нами, на широкомъ зеленомъ хребте виднелся небольшой лагерь—нашъ сегодняшни ночлегъ; вокругъ тянулась невысокая земляная насыпь, предохраняющая, все таки, хоть сколько нибудь отъ внезапнаго нападешя. Температура очень понизилась, рйзкш вйтеръ со свистомъ трепалъ палатки; мухи совершенно исчезли, а въ укрепленш отъ нихъ просто некуда было деваться. Офицеры, живупце тута, на верху, какъ радушные хозяева, приготовили уже чай для гостей, и мы съ наслаждешемъ разселись съ ними въ ихъ полотняныхъ домикахъ. Становилось все холоднее, все темнее, но кругомъ слышалось полнейшее оживлеше: разъвьючивали лошадей и отводили , ихъ на пастбища и водопой, а новые все прибывали и прибывали. Ночью я вышелъ изъ палатки, мйсяцъ стоялъ высоко на небе, а наши все еще тянулись и тянулись, и только къ четыремъ часамъ утра, когда уже выступалъ авангардъ, дотянулись последше. Можно пожалуй, подумать, что я преувеличиваю; но представьте себе, что, среди этой полуторы тысячи навьюченныхъ животныхъ, сломается что-нибудь и оборвется, по крайней мере у сотни; да покрайней мере, двадцать скатятся внизъ на большую или меньшую глубину, и за ними приходится лазить и навьючивать ихъ снова; да еще, по крайней мере, двадцать притомятся и не идутъ дальше; и во всехъ этихъ случаяхъ, изъ за одного задерживаются часто сотни: —если сообразить все это, дело становится совершенно понятнымъ. Сегоднишшй переходъ былъ у насъ очень короткш: уже къ полдню мы добрались до ночлега. Передъ нами была опять такая же, какъ и вчера, широкая плоская возвышенность, покрытая зеленой травой; корму лошадямъ было вдоволь. Намъ пришлось сегодня обходиться безъ палатокъ, потому что маленькш лагерь, прштившш насъ вчера, остался на месте; и поэтому мы расположились подъ открытымъ небомъ. Я велелъ разбить свою походную постель: принесли мои пожитки, —два ящика, висевппе днемъ черезъ седло моей вьючной лошади; ихъ поставили въ некоторомъ разстояши и за нихъ зацйпили два кола съ натянутой парусиной; составилось, такимъ образомъ, что-то въ родй постели, которую никому не рекомендую: трудно изобрести еще что нибудь более неудобное; гораздо лучше запастись железной складной кроватью. Вечеръ былъ теплый и тихш; со всехъ сторонъ строго и величественно смотрели на насъ цепи горъ. Солдаты сидели на корточкахъ передъ сторожевымъ костромъ и тихо разговаривали, друпе уже крепко спали; дальше на росистой полянё стояли и лежали вьючныя животныя; пристально всмотревшись въ неясный лунный свйтъ, можно было различить часовыхъ, неподвижно стоявшихъ на месте, или ходившихъ взадъ и впередъ. И наше маленькое общество сидело тоже вокругъ пылавшаго огня; пили чай, курили, болтали. Благодаря радушно, съ какимъ меня приняли, я уже до того свыкся со всеми, сидёлъ теперь точно среди своихъ старыхъ друзей. Разсказывали о прежнихъ походахъ, затемъ нашелъ на Гофена опять его припадокъ страсти къ итальянскому языку, и онъ плакался на „monti terribili", а Бэгъ-да-Бэгъ подливалъ намъ въ чай своей великолепной „eau de la vie“,

какъ онъ называлъ ее. Тихонько и незаметно подкралась усталость, мы плотнее завернулись въ бурки, время отъ времени перекидывались еще словами, потомъ на вопросы не слышно уже было ответовъ и наконецъ все смолкло. Я только что забылся первымъ сномъ между своими ящиками; было, должно быть, около полуночи, когда я проснулся отъ раската грома; закропилъ дождь; молшя сверкала за молшей, ударъ грем'Ьлъ за ударомъ; затймъ ухнулъ ливень, какъ изъ ведра, и наконецъ заколотилъ градъ; но подъ хорошей, толстой буркой подсмеиваешься только и лежишь себе, какъ ни въ чемъ ни бывало. Я успЪлъ давно опять заснуть, но въ три часа меня разбудилъ Габеевъ, дотронувшись до моего плеча: „поедемъ", сказали онъ. Было еще темно и звезды опять блестели на небе, съ горъ пахнуло свйжимъ ветеркомъ. Я подошелъ къ своему коню и погладилъ его: онъ былъ холоденъ, какъ ледъ, и дрожалъ всемъ тйломъ; съ первыхъ шаговъ я заметили, что онъ еще и хромаетъ. „Вотъ тебе и на!“ подумалъ я и повелъ его за собою подъ уздцы. Безмолвно двигались мы впередъ по мокрой траве; тамъ и сямъ вспыхивалъ и трещалъ еще бивуачный огонь, передъ которымъ солдаты аррьеръ-гарда сушили свои шинели или варили себе завтракъ. О мукахъ и лишешяхъ простаго солдата никто, наверное, не можетъ составить и поняпя; но кому пришлось сломать такой походъ вместе съ нимъ, кто виделъ собственными глазами съ какой несокрушимой бодростью, даже веселостью переносить онъ все, тотъ пойметъ все это мужество и не откажетъ ему въ самомъ глубокомъ у важен! и. Солдатъ постоянно въ работе и, если выдается когда-нибудь действительно свободная минутка, онъ идетъ къ товарищамъ, смотришь —составился маленькш кружокъ и поютъ себе, подъигрывая на бубне и барабане. Однако вернусь къ походу. Впереди у насъ шла грузинская милищя, дикш, храбрый народъ, прекрасные и надежные союзники, какъ соседи хищныхъ лезгинцевъ, они, съ незапамятныхъ временъ, враждуютъ и воюютъ съ ними. Грузины носятъ обыкновенно красную или голубую рубашку, которая отчасти расходится на груди; поверхъ ея короткш кафтанъ съ очень узкими рукавами; онъ бываетъ разнаго цвета; подпоясываются они ремнемъ, усЬяннымъ металлическими украшешями, къ которому привешивается длинный кинжалъ. На груди перекрещиваются патронташъ и пороховница. Потомъ слйдуетъ длинная верхняя одежда, обыкновенно съ висячими, разрйзными рукавами, иногда бываетъ и съ короткими, плотно обхватывающими руку; такая одежда называется чуха. Широте штаны собираются подъ коленомъ, голени и икры одеты въ черныя гамаши, на ногахъ же они носятъ сандали и железные шипы для лазинья по горамъ. Голова прикрыта войлочной, или меховой шапкой, изъ подъ которой спускаются на лобъ пряди длинныхъ черныхъ волосъ. Это придаетъ имъ несколько дикш, свирепый видъ. За спиною, въ мешке они таскаютъ все свои пожитки: порохъ, кое какую посуду и друпя вещи первой необходимости; ко всему этому нужно еще прибавить: бурку, саблю, одинъ или пару пистолетовъ и длинную винтовку, обернутую войлокомъ, или мехомъ шакала. Въ дурную погоду они надйваютъ еще на голову башлыкъ, какъ и вей горцы вообще; длинные концы его обматываются, по желашю, вокругъ шеи, или головы или завязываются на груди. Часовъ пять уже спускались мы теперь по крутыми голымъ скатамъ- и, казалось, конца имъ не будетъ; въ ущельй шумйлъ чистый горный потокъ, и тотчасъ же по ту сторону дорога взвивалась опять вверхъ и шла за тймъ въ полгоры вдоль ’ скалистыхъ степь; вверху, надъ дорогой, росъ густой кустарникъ и сосновый лесъ. При спуске начальникъ Габеевъ часто останавливался съ несколькими туземцами, которые вели насъ; они зорко всматривались

266

ПЧЕЛА.