Pčela

въ противоположный высоты, заглядывали въ каждую разсЕлину, въ каждую рытвину, обшаривали кусты, нЕтъ ли слЕдовъ засады; потому что тамъ можно было ожидать нападешя: мЕсто было ужь слишкомъ блатопргятное. Но ни гдЕ не замечалось ничего подозрительнаго. Не перебрались мы черезъ потокъ и взобрались по ту сторону. Слева, надъ нами, составляла цепь милищя, и карабкалась по скаламъ, съ трудомъ пробираясь черезъ кустарника Справа, подъ нами, шумелъ черный потокъ, черезъ который мы только что перешли; и въ немъ тамъ и сямъ валялись мертвыя лошади, скативпияся съ горъ за несколько дней и недель; одна, еще живая, но съ перемленной ногой, тоже стояла въ воде, держа къ верху больную ногу; несчастная ужасно исхудала и держалась еще кое-какъ, пробавляяясь только травой, росшей у самого берега; мне сказали, что она уже целую неделю стоить тамъ внизу. Изъ укрЕплешя Зацъ-Хениссъ съ нами выехалъ еще одинъ артиллершскш полковникъ, по фамилш Бремеръ, если не ошибаюсь, курляндскш уроженецъ. Мне пришлось ехать за нимъ. „Ну, такъ какъ-же?“ обратился онъ ко мне въ полуоборота, „въ чемъ, собственно была истоpia съ Лолой Монтецъ? Мюнхенцы, кажется, порядкомъ осрамились съ нею, а?“ —„Да вотъ, полковникъ, въ чемъ, собственно была исторгя: Лола “ Выстрелъ вдругъ прокатился надъ нами и крррррр отдало эхо разъ десять; затемъ протрещало еще несколько выстреловъ, быстро одинъ за другими, и потомъ все смолкло. Солдаты остановились и приготовились стрелять; одни смеялись, друпе крестились по обыкновенно: pyccKift человекъ за всякое дело принимается благословясь. —Я заметили потомъ, что и генералъ Вревскш, каждое утро садясь на лошадь, бывало всегда перекрестится. Подполковникъ Габеевъ пробрался кое-какъ по узкой дороге мимо солдатъ и сталъ во главе отряда. „Теперь пойдетъ потеха!" заметилъ Бремеръ, но на этотъ разъ онъ ошибся. Наша милищя, карабкавшаяся во все стороны, спугнула дикую свинью и вздумала стрелять по ней; охота, однако, вышла неудачная. Мы все промяли, когда узнали въ чемъ дело: наша позищя была слишкомъ неудобная и намъ пришлосьбы очень плохо. Дорога стала теперь такъ узка и такъ покосилась въ одну сторону, что мы часто должны были останавливаться и ждать, пока саперы хоть сколько нибудь сравняютъ ее: иначе не было возможности провести лошадей. Бедный Гофенъ! утромъ ты опоздали и не выехали съ авангардомъ; и ты, конечно, и не воображали, где тебе придется ночевать сегодня. На одномъ повороте до того выдавалась впереди огромная глыба скалы, что прекращалась всякая возможность пройти лошадями съ вьюками, и наши саперы тоже ничего не могли съ нею поделать. Поэтому пришлось развьючивать каждое животное, переносить за уголъ тюки, переводить потомъ лошадь и тамъ опять навьючивать ее. Какая остановка! Дальше, на выступахъ скалъ встретилось несколько шалашей съ сеномъ, ихъ пришлось поджигать. После полудня добрались мы до лагеря Вревскаго, или иначе до Вагенбурга, каки его называли. Самъ Вревскш, налегке, выступили опять противъ нещнятсля, и оставили одне пустыя палатки съ небольшими прикрыйемъ. Почему назвали этотъ лагерь Вагенбургомъ, для меня совершенно непонятно. Съ древнЕйшихъ временъ существовали лагери, укрепленные повозками; тутъ-же не ло ничего подобнаго: во первыхъ, здесь не было проезжей дороги; во вторыхъ, ни единой повозки, хоть-бы валялась какая тачка; въ третьихъ, не видно было ни женщинъ, ни детей; въ четвертыхъ, ни одной собаки. На холме, футовъ въ двести вышиной, жались одна къ другой палатки; вся площадка была не больше ста шаговъ въ ширину и шаговъ четыреста въ длину; по одному склону дымились еще развалины сожженныхъ саклей, кругомъ валялись мертвыя лошади и полуобгорЕ-

лыя коровы и распространяли заразительныя мlазмы. Место было слишкомъ тесно для насъ всЕхъ. Новый лагерь образовался вокругъ холма: лошади и лошаки все прибывали, одни за другими; ихъ развьючивали; опять воздвигались горы мЕшковъ съ сухарями; и такъ все двигалось и копошилось до самой поздней ночи. На слЕдующш день, въ девять часовъ утра, дотянулись послЕдше и, вместе съ ними, Гофенъ. Ночь застигла беднягъ и имъ пришлось провести ее, стоя, сидя, ежась кое-какъ на узкой дороге, описанной выше. Гофенъ ужасно негодовалъ на горы и выложилъ передо мною такой запасъ „Corpo di Dio 11 ! per Бассо! santa croce 11 и „diavolo" всехъ сортовъ, что я только подивился, откуда у него тагая знашя. Ожидая дальнейшихъ приказанш генерала Вревскаго, мы несколько дней не трогались съ места. Но 3 августа, утромъ, вдругъ раздался крикъ: „Вревскш едетъ 11 ! Весь лагерь поднялся на ноги. Действительно, вскоре затемъ показалась изъ узкаго ущелья грузинская милищя, впереди шелъ ея знаменщикъ; потомъ следовала регулярная пехота и раненые; самого-же генерала не было, а пришелъ только одинъ приказъ —явиться къ нему завтра въ аулъ Калаки съ палатками и провlаптомъ; раненыхъ-же отправить въ укрЕплеше Зацъ-Хенисъ. Были жарюя схватки. Генералъ Вревскш проникъ въ область Анцухъ, до которой pyccnie еще ни разу не добирались; напалъ на селен in и, не смотря на храбрый отпоръ, опустошили все. После его ухода, пылало 24 аула. Убитые были тотчасъ-же погребены на месте, за исключешемъ одного молодаго офицера генеральнаго штаба, по фамилш Рубецъ, котораго привезли сюда завернутаго въ ковре; смерть его всехъ опечалила. Похоронить его хотели въ Россш. Стали прибывать раненые; тяжело раненыхъ несли на носилкахъ, а кто въ силахъ еще былъ держаться на лошади, ехалъ верхомъ. Все были изнурены до крайности и съ совершенно желтыми лицами. Кто-то вскрикнулъ благимъ матомъ: кого-то снимали съ лошади неосторожно и задели простреленную ногу; въ другомъ месте опустили на землю носилки,—кто-то застоналъ и жалобно заохалъ; слышался внутреннш дрожащш плачь человека, лица-же не было видно: вся голова была забинтована и вдоль и поперегъ, и все это заливалось кровью; что тамъ было подъ тряпками —страшно и подумать! Иные, едва ихъ клали, тутъ же и умирали. Особенно поразили меня одинъ грузинскш офицеръ, красивый мужчина, съ большими черными глазами, у котораго грудь была прострелена на вылета. Его окружали друзья и съ минуты на минуту ждали смерти. Долго мне помнился потомъ этотъ человекъ. Несколько лета спустя, мне пришлось быть опять въ лезгинскихъ горахъ, и разъ на бивуаке я сиделъ передъ костромъ въ обществе грузинъ. Тутъ вспомнился онъ мне опять и я сталъ имъ разсказывать о немъ. „Да, тогда мне приходилось совсЕмъ плохо 11 , сказали вдругъ одинъ изъ нихъ, „князь Вачнадзе, это я самъ и былъ, и я очень хорошо васъ помню. У васъ черезъ плечо висела маленькая полотняная сумка, а на голове была белая шапка. Года четыре передъ тЕмъ я попался лезгинцамъ. Два года держали они меня прикованными въ яме, подъ открытымъ небомъ, и когда меня наконецъ выкупили и здоровье мое поправилось, я опять пошелъ на нихъ и въ первомъ-же сражеши мне прострелили грудь. Но теперь я опять, слава Богу, свежи и здоровъ; по временами только немножко харкаю кровью 11 . На следующее утро мы отправились на встречу къ генералу Вревскому. День былъ чудесный; дорога, то поднималась въ гору, то шла вдоль берега реки, на которой мы вчера стояли. Часа черезъ четыре мы увидали высоте столбы дыма и прошли мимо пылавшаго аула Гарбутль; залитый солнечнымъ блескомъ, онъ лежалъ передъ нами амфитеатромъ, примыкая къ высокими горами. Тамъ все кип Ело людьми: одни суетливо бегали между горевшими домами, сгоняли скота, или связывали въ болышя вязанки скошенный хлебъ; друпе лежали, отдыхая; крикъ и шумъ

наполняли воздухъ; огонь трещали и со свистомъ лизалъ бревна; белыми облаками взвивался къ верху дымъ и только когда съ глухимъ стономъ рушились где-нибудь балки и стены, то подымался густой черный столби и тянулся высоко въ небо.- —Черезъ часъ мы были въ аулЕ Калаки, гдЕ на сегодняшнш день расположился Вревскш. РЕка, по которой мы нынче шли, раздЕляла селеше на двЕ половины, соединенныя мостомъ. Мостъ этотъ, безъ перилъ, состояли изъ трехъ безконечно длинныхъ брусьевъ, аляповато соединенныхъ тремя поперечными неуклюжими скобами; чтобы перешагнуть черезъ нихъ, нужно было высоко заносить ногу. Куча людей сновала по немъ взадъ и впередъ, таская для бараковъ жерди и доски, оторванный отъ домовъ. Нашей колоннЕ тоже пришлось переправляться на ту сторону со всЕми вьюками; иногда лошади вдругъ упрямились, останавливаясь на самой серединЕ моста, а если и шли, то не охотно перебирались черезъ торчапця скобы. Часто, когда съ одной стороны напирала слишкомъ густая толпа, встрЕчные должны были поворачивать назадъ. Ругались, кричали, толкались; одного солдата, съ огромнымъ котломъ въ рукЕ, спихнули и онъ шлепнулся въ воду; съ мосту внизъ было футовъ двадцать. РЕка вся кишила лошадьми и купавшимися солдатами; высоко надъ нами, на крутой скалЕ, расположена была грузинская милищя и радостно привЕтствовала выстрЕлами нашу колонну съ прогбантомъ. По обЕ стороны моста стояла страшная пыль; и люди, и животныя поднимали все новыя и новыя облака столпотвореше да и только! МнЕ указали домъ, гдЕ генералъ Вревскш въ настоящую минуту обЕдалъ со своими офицерами. Съ полнЕйшимъ презрЕшемъ къ смерти, и только по временамъ, украдкою, трусливо поглядывая на воду, пустился и я черезъ мостъ. Держа въ рукахъ рекомендательное письмо князя Барятинскаго, явошелъ черезъ низкую дверцу въ какой-то сарай. Генералъ, мужчина средняго роста и съ совершенно военной наружностью, сидЕлъ на землЕ, вокругъ него офицеры. Онъ принялъ меня чрезвычайно вЕжливо и потомъ представилъ своей свитЕ. Тутъ былъ одинъ полковникъ, князь Каргановъ, армянинъ по происхождешю, офицеръ всЕмъ извЕстный своей храбростью, о которомъ самъ князь Барятинскш, храбрецъ изъ храбрецовъ, говорилъ обыкновенно: „c’est Mars en personne 11 . Онъ былъ огромный, нЕсколько полный мужчина, съ отвагой въ лицЕ; вслЕдств!е нЕкоторыхъранъ онъ не могъ хорошо ходить ина подъемахъ ему всегда помогали двое милищонеровъ. ВозлЕ него сидЕлъ полковникъ Гарденеръ, начальникъ штаба, красивый молодой человЕкъ, съ большими голубыми глазами и длинными бакенбардами, высокш, крЕпкш, здоровый и свЕжш, въ эту минуту онъ, конечно, и не предчувствовалъ своей близкой смерти. Былъ тутъ еще докторъ Минкевичь, превосходный врачъ, который впослЕдствш прйотилъ меня въ своей палаткЕ на все время экспедицш. Дальше сидЕли на корточкахъ четыре драгунскихъ офицера, адъютанты генерала, баронъ Врангль, графъ Козловъ, Штрандманнъ и Шереметьевъ. Къ послЕднему у меня было рекомендательное письмо отъ Крузенштерна и мы съ нимъ вскорЕ очень сдружились; въ то время онъ былъ еще поручикомъ, а пять лЕтъ спустя, когда я съ нимъ прощался, онъ получилъ уже подполковника. У насъ его всЕ такъ любили, что не иначе называли, какъ Cher—aime—tief; въдЕлахъонъ былъ удивительно храбръ, въ разговорЕ-же, слушая его, можно было подумать, что онъ не отважится заглянуть и въ темную комнату. Не могу не вспомнить также о капитанЕ БекманнЕ, прекрасномъ, веселомъ собесЕдникЕ, такъже какъ и о поручикахъ БирюковЕ, КомаровЕ, КостомаровЕ и маюрЕ БучкеевЕ; послЕдшй, еще совсЕмъ молодой человЕкъ, команд овалъ отрядомъ конной татарской милищи, и былъ извЕстенъ всЕмъ своимъ роковымъ несчасНемъ: изъ каждаго, даже самого ничтожнаго дЕла, онъ возвращался непремЕнно раненымъ и при томъ

ПЧЕЛА.

267