Rodnoe

123 молилась темному образу, молилась о живыхъ и умершихъ, обо всѣхъ. И тихо уснула. Тихо было на Ключевой. Слышно было, какъ играли струйки по камушкамъ. Сочились ключики изъ-подъ крутыхъ береговъ, текли и текли. Такъ и будутъ все течь, течь, сливаться съ иными струйками, переливаться въ иныя рѣчки, въ большія рѣки, и долгіе еще пути итти, чтобы влиться въ огромное невѣдомое море. Такъ все и будутъ бѣжать день и ночь, день и ночь, слышные больше ночью, когда все спитъ, когда слышно, какъ растетъ трава, какъ падаетъ роса, какъ дышитъ земля. Если слушать въ тихой ночной деревнѣ, многое можно услыхать. На ранней зорькѣ прошла по росѣ Софьюшка, оставляя широкую темную полосу на травѣ. Тихо вошла въ сѣнцы и замкнулась. На полной зарѣ вышелъ съ дальняго края, отъ рѣчки, отъ Анисьиной избы, Хандра-Мандра. Вышелъ, ковыляя, на середину деревни, подошелъ къ новому дому, посмотрѣлъ на черныя запотѣвшія окна, на бѣлое полотенце, рѣзкое на зарѣ, снялъ шапку, покрестился на небо. Вынулъ изъ пазухи жалейку, расправилъ усы и сталъ играть. Игралъ хорошо и долго. Вышла Софьюшка, выпустила корову. Уже вышли коровы со всѣхъ дворовъ, отошли на тотъ край, а онъ все игралъ. Призывали его мычаньемъ. Тогда выкинулъ онъ бойкой крутой дугой черезъ плечо долгій кнутъ, перенялъ, — и разсыпалось утреннимъ крѣпкимъ трескомъ. И пошелъ догонять коровъ, а за нимъ побѣжала змѣйка, оставляя по росистой травѣ темный вертлявый слѣдъ. 1913 г. Москва.