Vladimіrskій sbornikъ : vъ pamętь 950-lѣtїę kreštenїę Rusi : 988-1938

Владиміръ не безуспѣшно „взора и умягчи“ русскую народную стихію. На западѣ христіанство столь слабо проникало въ деревню, что деревенщина стала даже синонимомъ язычества (ра§апиз отъ ра§и§) Между тѣмъ на Руси деревня столь быстро усвоила христіанство, что земледѣльцы изъ смердовъ превратились въ „крестьянъ", а погаными именовались иновѣрные кочевники. Въ условіяхъ германской культуры послѣ принятія христіанства типичнымъ народнымъ сказаніемъ оказалось написанная, по выраженію Гейне, каменнымъ языкомъ, жестокая пѣсня о Нибелунгахъ, этихъ злыхъ карликахъ, сынахъ тумана, изъ-за золотого клада подвизающихъ витязей на величайшія преступленія. Высшимъ героемъ этихъ сказаній является Этцель, т. е. хищный вождь Гунновъ Аттила. Между тѣмъ высшимъ героемъ русскихъ былинъ является кроткій богатырь Илья Муромецъ, защищающій мирное крестьянство, берущій въ плѣнъ Соловья-Разбойника, истребляющій Идолище Поганое, одолѣвающій Жидовина-нахвалыцика и столь серьезно выполняющій свое христіанское призваніе, что народная память смѣшала его съ канонизованнымъ въ XVII столѣтіи преподобнымъ Ильею Печерскимъ (Чоботкомъ). Христіанство было воспринято на Руси не столько какъ догматъ, сколько отчасти какъ обрядъ, красота котораго спасаетъ міръ, отчасти же и по преимуществу какъ правда, по которой должны жить люди. Средоточіемъ русскаго христіанства стала этика, однако совсѣмъ не въ смыслѣ католическаго „юридизма" или протестантскаго піэтизма, которые въ связи съ общимъ направленіемъ западной культуры привели къ тому, что по словамъ К. Н. Леонтьева, при бельгійской конституціи немыслимы даже угодники Божіи. Въ вопросахъ личной жизни регулятивомъ русской этики сталъ идеалъ святости. И онъ оставался неизмѣннымъ, въ то время какъ на Западѣ окруженный ореоломъ мученичества идеалъ святости черезъ идеалъ рыцарской чести переродился въ идеалъ дѣловой честности, который въ послѣднѣе время успѣшно вытѣсняется принципіальнымъ аморализмомъ. Въ вопросахъ общественной жизни регулятивомъ русской этики стала „Святая Русь“, для которой, по словамъ Хомякова, „возможна одна только задача: сдѣлаться самымъ христіанскимъ изъ человѣческихъ обществъ1*. Наконецъ, въ вопросахъ государственной жизни было поставлено требованіе согласованія политики съ этикою и христіанизаціи государства. Это не была теократія, ибо въ Россіи отчетливѣе, чѣмъ на Западѣ, понимали, что нельзя создать на землѣ съ помощью духовнаго и свѣтскаго меча то царство Божіе, которое не отъ міра сего и наступленіе котораго неосуществимо до полноты временъ, когда Богъ будетъ всяческая во всѣхъ. Это не былъ также цезаропапизмъ, ибо русскіе монархи никогда не были папами въ церковномъ смыслѣ слова, т. е.