Vladimіrskій sbornikъ : vъ pamętь 950-lѣtїę kreštenїę Rusi : 988-1938

82 жемъ на лѣвомъ берегу Эльбы, у самыхъ славянскихъ предѣловъ, но еще на нѣмецкой имперской землѣ. Дальше же къ Востоку, вплоть до момента религіозной эмансипаціи и политическаго самоутвержденія Чеховъ и Поляковъ, т.-е. скажемъ, вплоть до середины ХІ-го вѣка, нѣтъ ни одной, дѣйствительно, монументальной постройки и тѣмъ болѣе ни одного эстетически цѣннаго значительнаго памятника. Въ художественномъ отношеніи этотъ контрастъ между собственно имперскими землями и „сферой вліянія" той же Имперіи тѣмъ болѣе разителенъ, что онъ не наблюдается на периферіи Византійской Имперіи. Какъ и въ вопросѣ съ употребленіемъ національнаго языка въ богослуженіи, Византія слѣдовала можетъ быть и здѣсь какимъ-то болѣе гибкимъ и мудрымъ принципамъ, выработаннымъ вѣковой практикой управленія многоплеменной Имперіей. Всѣ эти обстоятельства позволяютъ намъ въ извѣстной степени понять разницу въ подходѣ къ искусству у западныхъ и восточныхъ миссій. Но не забудемъ упомянуть о еще одномъ моральномъ факторѣ, который, мнѣ кажется, долженъ былъ углубить расхожденіе греческой и латинской миссій въ насажденіи христіанскаго искусства. Дѣло въ томъ, что самое православіе, въ представленіи Грековъ эпохи византійскаго „Возрожденія" (IX—ХІ-го вѣковъ), удѣляло церковному искусству и вообще эстетическому моменту въ религіи гораздо большее мѣсто, чѣмъ современное ему западное христіанство. Причемъ рѣчь шла не только о томъ или иномъ украшеніи „дома Божія", облекаемаго во всякую „лѣпоту", поскольку храмъ есть образъ Небеснаго Іерусалима. Эта мысль, конечно, высказывалась тоже, и отголоски ея доходили до Россіи. Достаточно вспомнить слова тѣхъ кіевскихъ бояръ, которые, побывавъ въ Константинополѣ, говорили св. Владиміру, что не могутъ забыть той красоты, которую они видѣли въ царьградскихъ церквахъ, гдѣ они чувствовали себя, какъ бы на небесахъ. Но для византійскихъ богослововъ эстетика въ религіозной жизни не ограничивалась благолѣпіемъ и тѣми эмоціями, которыя оно способно вызвать. Такъ, напримѣръ, у патріарха Фотія, „атлета" Возрожденія ІХ-го вѣка и въ то же время иниціатора миссіонерской дѣятельности въ государственномъ масштабѣ, въ одномъ изъ его посланій (и какъ разъ въ посланіи къ ново-обращенному болгарскому князю БорисуМихаилу) мы находимъ въ разной формѣ высказанную мысль, что красота, гармоническое единство и законченное совершенство формы являются характерными признаками самой христіанской вѣры, которая, по словамъ Фотія, именно этимъ отличается отъ ересей и поэтому исключаетъ ереси. Эстетическій моментъ введенъ Фотіемъ въ самую характеристику христіанской вѣры, эстетическое совершенство которой онъ сравниваетъ съ чертами прекраснаго лица или художественнаго произведенія, къ которымъ — не нарушивъ ихъ гармо¬