Vъѣzdъ vъ Parižъ

из росистыхъ перепеловъ, съ запахами лѣсовъ, полей и луговъ россійскихъ; похерилъ бы „отступленія" и оставилъ только пейзажъ и метаморфозу, — и не такъ бы скучно вамъ было слушать; но... сказки у меня отняты, отнята и охота мѣрить слова свои, и предоставлено размышлять подъ небомъ. Метаморфоза будетъ... Въ тотъ вечеръ я былъ пьянъ побѣдной рѣшимостью, и эта рѣшимость крѣпла. Я бодро вымѣнивалъ катушку, торговалъ творогъ и картошку, соглашался съ былымъ караульщикомъ Михайлов что — гробъ и гробъ! — и вздыхалъ съ нимъ о пирогахъ съ капустой и казенкѣ — „какая была... младенцевой слезы чище!" Соглашался и съ бабой Марьей, что — господамъ всего надаютъ, что теперь всѣмъ ровень, всѣмъ одинъ рай — ложись и помирай! Моя веселость вызвала даже подозрѣніе Михайлы, — ужъ не захапалъ ли я чего изъ хорошо имъ извѣстнаго клада отъ старинныхъ князьевъ, и я таинственными улыбками и словцами пролилъ въ него надежду, что съ Божьей и его помощью... Въ ту памятную зорю меня уже не томили соловьи, а звали съ собой, на волю. Утромъ, помню, я бодро принялъ портфельщика изъ „все-рабы-с“’а или „все-раби-с “’а и горячо одобрялъ проектъ трагедіи, — но безъ Рока! — съ участіемъ „боевыхъ кадровъ крестьянско-пролетарской молодежи," — въ разбитомъ имѣніи барона Ведэ. Накрутившаяся пружина, я отъ души смѣялся, хлопалъ по плечу верткаго молодого человѣка, радостно пучившаго глаза: — „Чудесно, молодой другъ... только надо высмѣять, въ пропагандно-агитаціонныхъ цѣляхъ, эту заражающую трудовой духъ античность, продуктъ эксплоатаціи рабочихъ массъ, и на переднемъ планѣ сгруппировать нерастасканныя еще и не побитыя статуи изъ парка, какъ символъ прогнивающаго старья, штурмовать ихъ кадрами молодежи, съ кузнечными молотами и цѣпами, и разнести на куски..,эффектъ!" Онъ былъ въ восторгѣ и многозначительно жалъ мнѣ руку. Онъ даже спросилъ подобострастно: И. Шмелевъ. 8