Vъѣzdъ vъ Parižъ

38 Слышу—человѣкъ..? Отхаркиваетъ вязко, какъ больной. Мотается фонарикъ, рѣшеткой мызгаетъ по снѣгу. Рабъ, опять... Вертѣться, путать, гнусныя анкеты... Такъ мнѣ гадко! Голосъ изъ сумрака, осипшій, скучный: — „Входите, запираемъ“. Соображаю: надо закурить... сказать, что здѣшній, такъ, гуляю..? Нащупываю папиросы—Магуіапй, увидятъ... Спичекъ нѣтъ. Иду, какъ здѣшній. Пробую свистать, а губы смякли. Сагіе сГісІепШё въ карманѣ!.. Снѣгъ вязкій, намело къ дверямъ, давно не ходятъ. Дергаю за ручку, не могу... Фонарикъ наплываетъ. Я вижу колоколъ, замерзшую веревку съ узелкомъ, на колоколѣ снѣгъ полоской. Стою и стынз^, все хочу вглядѣться. Стойка, человѣкъ какой-то... спитъ? За дверью — кто-то. Въ ногахъ зудливая истома — убѣжать?.. Сейчасъ войду. Высокая казарма, на столбахъ, — лабазъ, какъ-будто* Темная стѣна, въ потекахъ, сводъ на балкахъ. Лампочка желтѣетъ въ пустотѣ. Ступить противно, — полъ осклизлый, липкій. Бьетъ острой вонью бычьяго загона, тошнитъ отъ сладковатой прѣли. Не могу... Осматриваюсь, гдѣ же выходъ? Тамъ... Я вижу загородку въ глубинѣ, рогатку. Ходятъ тѣни. И мерзь, и жуткое хотѣнье — увидать. Они таятся. Я знаю: здѣсь не могутъ, здѣсь „европа“, особенное мѣсто — внѣ. Пустые столики въ перегородкахъ, будто — ложи. Мужикъ какой-то. Онъ лежитъ на лавкѣ, подъ окномъ. Окно глухое. Поддевка на барашкѣ, малиновый кушакъ, подковки, шапка колпакомъ, кулакъ въ карманѣ... носъ ястребиный, смуглое лицо. Цыганъ-барышникъ? Мнѣ тревожно: проснется — пропадетъ „европа“. Оглядываю стойку. Корытце, студень въ немъ, какой-то страшный, — желтенькое сальце. За стойкой