Vъѣzdъ vъ Parižъ

77' Мѣ-шо-чекъ-то вотъ этотъ, жалованный... ака-де-мическій!! Въ пустынѣ съ вами — и... манна небесная дарована! До глубины души чувствую попеченіе и... честь!“ Сколько бы наговорилъ словъ прекрасныхъ о кожаномъ благородствѣ, о великихъ жертвахъ во славу труда и знанія! А мимика?! За шесть-то лѣтъ молчанія такая, мимика и мимикрія получились... — прямо, психо-физіологическая метаморфоза! И теорія Дарвина закрѣплена окончательно. И клятву я таки выполнилъ: я—здѣсь! Другое дѣло, что я здѣсь нашелъ... Но я — здѣсь. III Я нервничаю немного, и, вообще... — но вѣдь я же не сухостой и не лѣтописецъ изъ подземелья. Я все жеискатель истины, какъ-будто знавшій ее когда-то, и вдругъ... кто-то ее слизнулъ! Какъ же — безъ трепета?! И потомъ же... — шесть лѣтъ! Я и предупредилъ, что вытряхиваюсь, и потому не удивляйтесь, что перескакиваю. Вѣдь какіе скачки-то были! Изъ двадцатаго вѣка въ... какой?! Да такого и вѣка не было никогда, — повѣрьте ужъ мнѣ, историку. И потомъ, изъ небывавшаго еще вѣка — въ Европу побѣдоносную! Но и Европа-то... Но объ этомъ послѣ. Сейчасъ во мнѣ взрывы и разряженія, и фонарь мой временами начинаетъ коптить и гаснуть. Самому представляется иногда, что я — какъ-будто и не я даже, а нѣкая эманація... И логика иногда хромаетъ?.. Но она же теперь вездѣ хромаетъ, — и ничего. Но надо всетаки по порядку. Я здѣсь уже скоро годъ, но и во мнѣ, и на мнѣ все еще какъ бы... потустороннее, и я все еще слышу, какъ воняетъ отъ меня воблой и... всякой той эманаціей... Даже вотъ тутъ, на берегу Океана... воняетъ отъ меня „супчикомъ0 изъ воблиныхъ глазковъ, „шрапнелью", что протираетъ кишки, и прокислой бараниной. А вчера увидалъ синещекаго шофера, въ крагахъ и галифэ, и губы у него поджаты, и кожа въ блескѣ...— голову вобралъ въ плечи!.. Самому противно.