Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

280

нацональной гордостью, этимъ, по истин, нащональнымъ памятникомъ, — плодомъ многолЬтняго труда, впервые давшимъ русскому обществу настоящую, научно обоснованную истор!ю его прошлаго?..

° Я видль Соловьева въ первый и въ послЁднИ разъ въ жизни незадолго до его смерти, когда онъ, весною 1879 года, пр!зжалъ изъ Москвы въ Петербургъ и заЪхалъ навфстить тяжко больного младшаго своего сверстника и сотоварища по каеедрЪ, а раньше и своего университетскаго слушателяпетербургскаго профессора Бестужева -Рюмина. Соловьевъ самъ въ это время серьезно недомогалъ: желчь разлилась по его лицу, придавая кожЪ сухой, безжизненный, пергаментный оттЪнокъ; тусклый взглядъ, замедленныя движения, какая-то усталая надломленность невольно останавливали на себЪ внимаше. Онъ сидБлЪ на стул, у изголовья больного, опираясь на палку, и вся его фигура, спокойная, крЗпко сколоченная, широкоплечая, н5сколько холодная и отяжелфвшая, такъ и напоминала тЪхъ великоруссовъ изъ глухой, лЪсной полосы, которыхъ онъ такъ хорошо изобразилъ въ лицЪ суздальскихь и московскихъ князей, противополагая ихъ дЪятелямьъ Юга, Степи, Поля съ ихъ красивой бравурой, вЪчнымъ задоромъ и неустанной подвижностью-казакованьемъ. Солиднымъ, чЪмъто кондовымъ, цфльнымъ, реально земнымъ и потому вфчнымъ, прочнымъ, не ломкимъ в$яло отъ этой фигуры, внушая къ себЪ, одновременно, и уважене, и полное дов$рге.

И когда позже, вслЪдъ за его смертью, я читалъ его некрологъ, написанный т$мъ же Бестужевымъ, съ указан!емъ на то, что университетсмя лекши Соловьева не поражали краснор$ч1емъ, но въ нихъ чувствовалась необыкновенная сила; что онЪ брали не блескомъ изложен!я, а сжатостью, твердостью убфжденя, послЪдовательностью и ясностью мысли, то опред лен1я эти казались мнЪ тогда вдвойнЪ понятными и вдвойнЪ$ обоснованными.

Они остаются понятными и обоснованными для меня и по сейчасъ.

Я назвалъ Соловьева первостепеннфйшимъ русскимъ историкомъ и, полагаю, имЪю къ тому достаточно основан. Въ русской истор1ографии, т. е. въ посл довательномъ ходЪ научнаго изучения нашего прошлаго, на всемъ его двухвЪковомъ протяжени сами собой намЪчаются два пер!ода: до-Соловьевск!Й и посл5-Соловьевск!й. Одинъ — когда, по настоящему, научнаго изучешя истори еще не существовало, когда представлене объ истори еще лишено было той историчности, безъ которой немыслима никакая научная истор1я; и другой перодъ — когда именно наука была положена въ основу изученя отдаленнаго прошлаго. До Соловьева довольствовались одной внзшней послЪдова-