Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

77

ше ярче всфхъ драгоцфнностей. Весь обликъ этого 0езмолвнаго гостя чЪмъ-го сразу поразилъ мевя. Онъ смотрфлъ немного вбокъ и вверхъ, и это придавало его лицу особое выражеше какого-то возвьышеннаго созерцан!я. Прекрасные глаза съ громадными расширенными зрачками, словно затканными золотыми искрами, были кристально прозрачны и таинственно глубоки. Ихъ, казалось, ширила и проясняла невЪдомая и торжественная дума, озарявшая изнутри весь его неправильный обликъ“. Во время завязавшагося разговора Дари!акъ присматривается къ Пушкину и изучаетъ его на: ружность. „Его некрасивое лицо было прекрасно. Несмотря на тяжелыя губы, выдвинутую челюсть и неправильный изломъ носа, несмотря даже на обильную курчавую растительность вокругъ всего лица, оно поражало страннымъ сочетанемъ изящества и энерги. Тонк! овалъ и н5жный почти дЪтскй подбородокъ, свЪтлый, прекрасно отчеканенный лобъ, живость и подвижность выражения“... Все это придавало его облику благоролную и плБнительную утонченность. Пушкинъ вступаетъ въ обиий разговоръ, который, конечно, текстуально передаетъ разныя мысли и выра жен1я Пушкина, разбросанныя въ его прозаическихъ отрывкахъ. Собранныя вмЪст$, они производятъ впечатлфн!е какой-то нарочитости, точно поэтъ спфшилъ произвести впечатлЪн!е на дамъ и на новаго знакомаго. Это едва-ли соотвЪтствуетъ истинЪ: мы слышимъ отъ многихъ очевидцевъ, что Пушкинъ не сверкалъ въ разговорахъ своими изреченями, а бывалъ вялъ и неинтересенъ, пока дфло не доходило до того, что его задфвало за живое. Тогда его рЪфчь превращалась въ импровизащю. Приписывать разговору Пушкина то, что извлекается изъ его сочиненй, писемъ и дневниковъ, мнф представляется неправильнымъ художественнымъ пр!емомъ. ВслЪдстве его Пушкинъ искажается не въ меньшей мЪрЪ, чЪмъ когда какой-нибудь Наживинъ (о немъ послЪ) изображаетъ влюбленнаго Пушкина.

Тотъ литературный пр!емъ, къ какому прибфгъ Гросманъ, т.е. разсказъ посторонняго человфка, который только отъ времени до времени наблюдалъ дЪйствующихъ лицъ романа, позволяетъ вести разсказъ эпизодически. Это, несомнфнно, удобнЪе, но психологически неправильно потому, что приписываетъ разсказчику, все-же, такую осв$домленность и проницательность, какая превосходитъ м$ру человЪческихъ способностей. Такими особенностями обладаютъ обыкновенно эти посторонн!е разсказчики у Достоевскаго (,»я“ въ „Униженныхъ и Оскорбленныхъ“ и др).

Описывается придворный балъ. „Лицо царя неподвижно, какъ окаменфлый слЪпокъ. Геометрическая прямоугольность чертъ создаеть ощушен!е холодной застылости. Выраже-