Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

194 (См. объ этомъ способѣ убійства въ „Ольгѣ и Еленѣ". А та, со злобной ироніей, возражаетъ: — Недосугъ мнѣ, злодѣй, было: Я коровушку доила, Я малыхъ телятъ поила, Во дубравушку телятъ гоняла... Пятилѣтнюю дочку, которая расплакалась по матери, Ѳедоръ уговариваетъ: Что это за мать, Что за стара, нехороша! Я тебѣ возьму мать молодую, Либо вонъ Дарюшку, либо іМарюшку, Либо Безсоновску Танюшку. Эта Безсоновская Танюшка, отдѣленная отъ другихъ дѣвушекъ фамильнымъ прозвищемъ, здѣсь едва ли не такъ же показательна, какъ „своя деревня". „Своя деревня" есть не что иное, какъ такъ называемая „большая семья", разросшаяся до необходимости образовать въ одной околицѣ нѣсколько новыхъ семейныхъ группировокъ, но сохраняющая память своей родовой связи и общее фамильное прозвище. Какъ въ Сербіи, такъ и у насъ въ Архангельской губ. есть деревни, въ которыхъ всѣ жители носятъ одну фамилію, и часто эта фамилія превращается въ названіе самой деревни. Наприм. въ Шенкурскомъ уѣздѣ есть большая деревня, и даже съ приселками, Шепурева, сплошь населенная Шепуревыми. Отличіемъ по дворамъ становится тогда какая-нибудь кличка хозяина, домовладыки,—зачатокъ будущей когда нибудь фамиліи. Такую именно деревню-родъ, разросшуюся „большую семью", и рисуетъ наша пѣсня. Безсоновская Танюшка отмѣчена въ ней, какъ обособленное исключеніе: она изъ своей деревни, но со двора, получившаго уже особое прозвище. Значеніе сестры, какъ естественной невгъсты брата,