Vъѣzdъ vъ Parižъ

больно и жаль "всего, что она закрылась одѣяломъ и зарыдала. Въ коридорѣ гремѣли чашками, пора вставать. Автобусъ уходилъ въ 9. Струились бѣловатыя полоски въ ставняхъ, — отъ солнца за обнажавшимися платанами, отъ вѣтра. „Но какъ же это я... если даже во снѣ такъ страшно?" — подумала о своемъ Аля. — „Но это во снѣ всегда, когда воля теряется. Господи, дай мнѣ силъ!“ И она стала одѣваться. Въ церкви, за мэріей, звонили по-деревенски, часто,совсѣмъ какъ въ Лоховѣ. Такъ она и подумала вчера, когда ее подвезли къ отелю, и сразу здѣсь ей понравилось. Въ тупичкѣ темнѣла старыми мшистыми стѣнами церковь, съ георгинами и какими-то золотистыми цвѣтами въ садикѣ. Старушки въ черномъ шли вперевалочку къ вечернѣ. Спали подъ платанами собаки, въ мэріи кто-то игралъ на флейтѣ, грустно. Автобусъ шелъ только завтра, и это было пріятно Алѣ: она никогда не видала океана. Оставивъ въ отелѣ чемоданчикъ, она пробѣжалась по городку, уснувшему съ окончаніемъ сезона. Всѣ на нее смотрѣли, какъ въ уѣздѣ. Играли ребятишки въ обручъ, кубарики гоняли, старухи вязали на крылечкахъ, ходили куры, почитывали старички газеты, — и славно звонили въ церкви. День былъ тихій и облачный, душный даже, хоть и октябрь, какъ бываетъ въ этихъ мѣстахъ, у океана. За городкомъ начинался лѣсъ, — пески да сосны, какъ въ Лоховѣ. Сумрачный человѣкъ, съ топорикомъ на палкѣ, указалъ ей дорогу къ океану — лѣсомъ, прямо на тег зоиѵа^е. Аля увидала сосны, залитыя смолой, въ плывущихъ ранахъ. Это были другія сосны, не розоватыя, какъ у насъ, въ золотисто-воздушныхъ пленкахъ, а угрюмыя сосны ландъ, терзаемыя вѣчно скобелями. Но воздухъ былъ тотъ же, крѣпкій. И та же глушь. И звонкіе пѣтухи за лѣсомъ. Поросшіе соснякомъ холмы были совсѣмъ какъ въ Лоховѣ, если итти на хуторъ, — только березъ не видно.