Vъѣzdъ vъ Parižъ

67 — Что я хочу сказать?.. Не стоитъ тратиться на гербовую бумагу. Вѣтеръ мѣняется! Наши лѣса, ваши лѣса... Забыли, что ли, какъ лѣтъ пять тому было, какіе разговоры?.. — Какіе разговоры?.. Смологонъ уже кончилъ завтракъ, забралъ сумку и скобель и, не отвѣтивъ, ушелъ за сосны. Скоро опять послышалось выстукиванье дятла. Туристы спрашивали агента, тотъ объяснялъ имъ долго, стучалъ шляпой о костяшки пальцевъ, тыкалъ къ лѣсу, и я услыхалъ ясно, какъ вмѣсто сладкаго „ігёз ]о1і“ выскочило совсѣмъ другое, заставившее меня дрогнуть: — Киззіе! И стало повторяться. Говорили теперь всѣ трое. Агентъ что-то выкладывалъ на пальцахъ, куда-то тыкалъ, высоко надъ лѣсомъ, и въ его пылкой, несвязной рѣчи прыгало трепетное слово: — Киззіе!.. Киззіе!.. И тѣ двое — это были, конечно, англичане, — повторяли на своемъ языкѣ, такое шипящее, сквозь зубы: — Рёшш... Рёшш... Они говорили о Россіи. Путаное я слышалъ, только. Говорилось злобно, насмѣшливо, высокомѣрно: — Чума, зараза. Азіаты. Никогда не было закона, никакой культуры. Рабы, язычники, людоѣды. Царь и кнутъ. Пьяницы, дикіе мужики, козаки. Царь всѣхъ казнилъ, любили всегда нагайку. Грязныя животныя! Понятія чести нѣтъ, намъ измѣнили. Теперь дикари хотятъ разрушать культуру! несутъ заразу! Надо ихъ научить культурѣ, надѣть узду. Прекрасное поле будущаго. Надо колонизовать, надо раздавить въ зачаткѣ... Всѣхъ громче кричалъ агентъ. Онъ даже плюнулъ и крѣпко растеръ ногой. И все вертѣлось: — Киззіе... Киззіе... Рёшш... Наконецъ, успокоились, опять стали разбираться въ планѣ, и опять слышалось — ігёз ]0Іі. Я не сказалъ ни слова. Что имъ можетъ сказать ди5 *