Rodnoe

134 — Никакъ нѣтъ, будь-покойны-съ... доглядимъ-съ. Для такого торжества-съ, будь-покойны-съ... Василь-Василичъ красенъ, говоритъ осторожно, въ руку, но по запаху въ комнатѣ слышно, что онъ „успѣлъ". Теперь ему полная свобода, катаетъ на шарабанѣ и на дрожкахъ, по всѣмъ подрядамъ. — Ну какъ, двигается? — Очень строго полиція придирается. Приказали все наглухо зашить подъ мѣстами. Вчерась самъ пальцимейстеръ пріѣзжалъ! Лишнихъ тысяча горбылю пошло, а подъ ложами въ доску чтобы зашить велѣли, гдѣ начальство... Четыре сотни досокъ пойдетъ съ. Все опасаются... — Не понимаю... чего опасаются?.. —■ Подложить могутъ-съ... бомбовъ опасаются! Которыхъ вотъ въ Охотномъ надысь били, мигилистовъ... — шепчетъ Василь-Василичъ, стрѣляя въ меня глазомъ. — Строго за памятникомъ-Пушкинымъ слѣдятъ-съ. Парусиной даже закрыть велѣли! Доски ужъ съ него приняли, кожухъ расшили... черезъ два дни молебенъ съ открытіемъ, такъ опасаются. Двое городовыхъ день и ночь дежурютъ, чтобы парусину не содрали. Слухи такіе, что могутъ п о д л о ж и т ь-съ!... — Ври больше. Тѣмъ болѣе! Убытку возьму, но чтобъ все на-совѣсть! Главное, стояки... прогоны не продлинять, связи крѣпить вплотную, а не... Пошлешь ко мнѣ архитектора. Помни, для чести я... въ вѣдомостяхъ пропечатаютъ. Ступай. Я понимаю, но очень смутно. „Пушкину" открываютъ памятникъ. Будетъ торжество. Онъ есть, гдѣ-то. У насъ никто про него не знаетъ, но онъ — „великій человѣкъ". Отца я боюсь спрашивать: скажетъ, какъ всегда,—„да ступай-играй, братецъ... не твое это дѣло". Сестры не объясняютъ, отмахиваются: „ну, который стихи писалъ, поэтъ-Пушкинъ... ну, памятникъ ему ставятъ!" Дворникъ Гришка ничего не знаетъ.